Любовь без поцелуев (СИ)

– Ты свихнешься, – покачал головой Спирит и ещё крепче меня обнял, – и я свихнусь, буду волноваться.

– Чтоб свихнуться, надо нормальным быть хоть немножко, а это явно не про тебя.

– Да ты! – он заулыбался, снова схватил подушку и принялся меня ею душить – в шутку, конечно. Я выкинул из головы мрачные мысли, которые меня и без Спирита одолевали по самое не могу. Побарахтавшись и отсмеявшись, мы сели играть во второй Сайлент-Хилл.

– Вот, примерно, это, – кивая головой на весьма впечатляющих монстров и общую картину запустения на экране, заявил Спирит, – тебя и ждёт.

Спирит, друг, ты был прав.

Страх. Страх и дискомфорт – вот, что я испытываю последние дни. Весь мир превратился для меня в эти чувства. Господи Боже, с чего я взял, что вытерплю такое?

Начать с того, что по приезду меня постригли. На голове остались несколько миллиметров волос. Не знаю, почему меня так это потрясло, наверное, до этого всё казалось игрой, которую в любой момент можно прекратить. Нет. Всё серьёзно. Насколько всё серьёзно, я понял в первые же минуты, когда вышел в коридор. Волна любопытных и злобных взглядов, шёпот и оскорбления. Сначала мне показалось, что я чувствую их физически, потом до меня дошло, что жжение исходит от верхней одежды, отвратительных грубых брюк и тёмно-синей рубашки. Это форма. Форма! О, сколько я от отца слушал лекций на тему: «Вот в наше время у нас была форма и мы нормальные все в школу ходили, а как вас пускают, я бы вообще на улице в таком виде запрещал появляться.» В гимназии, где учились мы со Спиритом, требовали носить костюм только на серьёзные мероприятия, типа контрольных и олимпиад, когда приезжала пресса. Форма! Форма!

А потом был разговор с этим жутким типом Комнином. И я благодарил всех богов, каких только вспомнил, что догадался надеть туфли с тайником в каблуках. И взять с собой денег как можно больше. Я откупился от этого чокнутого психа, а то, что он страшный психопат, я понял сразу. Помню, однажды к отцу пришёл человек с таким же взглядом. Мой отец любит поорать, но тогда он был тих, любезен и я по голосу понял – он боится. Дело было поздним вечером, я стоял и подглядывал. Мужчина с седыми волосами и глубокими залысинами, внешне ничем не примечательный, сидел в кабинете за столом, а мой отец бегал вокруг него, как официантка. Налил ему водки. Подал пепельницу, хотя не выносит, когда дома курят. Открыл сейф и достал несколько пачек денег – много, очень много и папку. Мужчина на ощупь пересчитал купюры, заглянул в папку, кивнул и убрал всё в свой чемоданчик. И ушёл. Я слышал, как отец желал ему удачи и никогда, ни до, ни после, не слышал у него в голосе такого страха. Перед тем, как дверь закрылась, я поймал его взгляд – и примёрз к месту. Странный, неописуемый взгляд тускло-голубых глаз и гримаса, словно и мой отец, и я для него так, раздражающая обстановка. Мне было всего двенадцать тогда, но я запомнил его на всю жизнь, достаточно, чтобы потом, через несколько лет, узнать на экране телевизора в передаче о «Белом Лебеде». Он мелькнул на несколько секунд, идущий по коридору, невысокий, тощий, уже совсем без волос, с двумя охранниками по бокам, с заведёнными за спину руками, и камере удалось выхватить его лицо. Тот же взгляд. Я тогда подумал, что хорошо, что этот человек больше никогда не выйдет на волю. И знать не хочу, какие там у моего отца были дела с профессиональным киллером, за что он ему заплатил. Да, наверное, я иногда трус, но человека с таким взглядом глупо не бояться. Но чёрта с два, чтоб мне никогда больше в интернет не выйти, если я покажу, что боюсь. Собакам тоже нельзя показывать свой страх.

А они здесь гораздо хуже собак. Злобное, ограниченное, завистливое стадо. У них нет никаких интересов, они ничего не читают, ничего в жизни не видели и ни к чему не стремятся. Их кругозор ограничен тем, что они видят перед собой. У всех мозги повёрнуты на почве подавляемых сексуальных желаний и за это они ненавидят меня тоже. У большинства лица, как у питекантропов. Дегенераты.

Только один не такой как все, только один здесь заслуживает того, чтоб считаться нормальным человеком. Он умён, приятен в общении и, чего молчать, хорош собой. Тонкие черты лица, большие карие глаза, изящная фигура и блестящие каштановые волосы, которые, даже коротко подстриженные, кажутся пышными. Зовут его Игорь и он сосед этого придурка Комнина.

С Игорем мы сдружились на второй же день, когда я немного пришёл в себя и смог начать воспринимать реальность. Я разглядел его в столовой на завтраке. Столовая – ещё одно доказательство того, что я где-то в преддверии ада. Шум, кошмарный запах, липкие столы, которые протирают полусгнившими тряпками и, главное, еда. Не знаю, из чего её тут готовят, но я заработаю себе рак, если буду так питаться дольше трёх месяцев. На завтрак дали молочную лапшу с пенкой и кусок хлеба с чем-то, что изображало масло. И стакан с так называемым «кофе». Эта жижа в стакане – оскорбление благородного напитка.