Любовь и бессмертие

– Машенька, поедите вы, я обещаю.

– Нет, детка, и уговаривала я, и обижалась… так, как Вася на этот раз сказал, решение не подлежит пересмотру. – Обречённо махнув рукой, она деловито прибавила: – Я тебе лукошко с едой приготовила, вдруг проголодаешься. Там и мясо положила, и сухофрукты, и орехи. Орехи-то теперь всегда есть, НБ исправно колет, и просить не надо, сам напрашивается.

– Благодарю, Машенька, – я взяла старенькое лукошко, хранимое, как память о Глебе, напомнила себе: «До отъезда надо съездить к бабе Тоне, парней повидать», и переспросила: – Так где бы ты остановилась, Маша, в доме Андрэ или в отеле?

Маша посмотрела говорящим взглядом, мол, к чему вопрос, всё решено уже, и отмахнулась:

– У графа, конечно, хочу стряпню повара его испробовать! А то, может, врёт всё Дашка!

Я расхохоталась, Маша, помешкав, тоже рассмеялась и легонько подтолкнула меня к двери:

– Иди, а то Виктор колёса коляски исковеркает ручищами-то, мнёт и мнёт их, как импотент сиськи жены.

– Маша!

– Что Маша? Сердитая я сегодня. Иди от греха подальше, а то ещё что не то скажу. Оох, прости, Господи!

– Даша завтракать приходила?

– Нет. Совесть-то, поди, ещё не всю пропила, дома со стыда отсиживается. Позже схожу отнесу поесть, не переживай. Я на твоём месте давно бы из дома выставила, а ты нянькаешься.

– Маленькая, – позвал Паша.

– Доброе утро, Паша. За мной ты? Можем ехать, Паша, за шубой наверх сбегаю и поедем. – Я устремилась к двери, протягивая ему корзинку с припасами, и уже от порога крикнула: – Спасибо, Маша.

Люся распаковала посылку и любовалась нарядами, разложив их на кровати и на диванчике.

– Люся, подай мне шубу, пожалуйста!

Девушка вздрогнула и тотчас бросилась в гардеробную.

– Какую?

– Крытую, Люся. Куницу крытую.

Люся вынесла шубу, торопливо распахнула её и, помогая мне её надеть, воскликнула:

– А сапоги-то?

– Сапоги я внизу прогулочные надену.

– Нет. – Она покачала головой. – Вы не найдёте. Я их вчера вымыла после вашей прогулки и сушить поставила. Пойдёмте, я принесу.

В холле я столкнулась со Стефаном. Он одет был в лыжный красно-синий костюм и красную шапочку, на шапочке покоились тёмные очки. Костюм скрывал его чуть отяжелевший торс, не скрывая при этом ни широких плеч, ни узких бёдер. Стефан был очень красив и сейчас, в свои пятьдесят.

– Снег чистишь, Стефан?

– Хабиба… – он придержал меня.

– Стефан, меня ждут!

– Я хочу извиниться. Я накричал вчера. Не хотел, чтобы ты смотрела.

– Стефан, я не сержусь. – И я скользнула мимо него в дверь.

Солнце было настолько ярким, а снег столь белым, что, ослеплённая их обоюдным сиянием, я в первое мгновение зажмурила глаза. Засмеялась и этому сиянию, и морозцу, куснувшему щёки, осторожно втянула в грудь хрустальный воздух и прошептала:

– Господи, красота какая! Очки вот зря не взяла.

Стефан подал свои.

– Возьми, чтобы не возвращаться.

Я вновь засмеялась.

– Они упадут с меня, – для наглядности я нацепила очки на нос, наклонила голову, они тотчас упали в руку. Я подала их ему обратно и махнула рукой. – Обойдусь! – Продолжая смеяться, я сбежала с террасы. Паша открыл дверцу внедорожника и помог подняться в салон. Но захлопнуть дверцу не успел.

– Лидия Ивановна! – раздался крик Люси. – Очки! Макс Сергеич послал!

Как была в лёгкой маечке и таких же лёгких брючках, Люся бросилась к машине. Стефан перехватил её, забрал очки и втолкнул обратно в дом. Наконец, очки легли мне в руку, и Паша захлопнул дверь машины.

«Уфф, – выдохнула я. – Суетно сегодня! – Я бросила взгляд на часы Андрэ – минутная стрелка отклонилась на одно деление от двенадцати, часовая стояла на десяти, и вновь рассмеялась: – Почти!»

У меня всегда были неплохие взаимоотношения со временем, я никогда не опаздывала, но моя пунктуальность осуществлялась за счёт запаса времени – прибыв на место заранее, я теряла время на ожидание. А Серёжа так чувствует и рассчитывает время, что никуда не опаздывает и никогда не ждёт, а поспевает точь-в-точь. Мы с Катькой учимся тому же.

Снег, и правда, искрился миллионом радуг. Ёлочки, высаженные лет пять назад вдоль дороги, соединяющей дом и въезд в усадьбу, были укрыты этим ослепительным, играющим огоньками покрывалом почти до самых верхушек, а за их спинами, словно дядьки при молоденьких барышнях, стояли усатые и бровастые в снежных шапках дубки. Я вновь тихонько рассмеялась.

– Детка, нам надо поговорить, – сухо вымолвил Андрэ.

– Конечно, Андрей. – Продолжая улыбаться, я предупредительно развернулась к нему.

– Разговор неприятный, но откладывать нельзя. И я, и Павел, мы оба считаем, что надо срочно принимать меры.

Начало мне не понравилось, я взглянула на Павла в зеркало заднего вида. Прищурившись, Паша смотрел, как, открывая выезд из усадьбы, ползут в сторону ворота. Наконец, стоявшая перед нами машина Пети и Виктора тронулась. Мы тоже. Охранник поднял руку в прощальном жесте. Павел ему кивнул.

– Хорошо, Андрей, я вся внимание.

– Детка, я намерен указать Стефану и его жене на дверь.

Праздничность утра померкла во второй раз, теперь окончательно.

– Я не стал ставить в известность Максима, решил сначала переговорить с тобой.