Любовь и бессмертие

– Лидия, я не так хорош, как ваши муж и сын! Ваши семейные танцы – это… это искусство – каждый танец маленький спектакль. У меня всё проще, я танцую твист, вальс, обывательское танго.

– Обывательское? Это как?

– Хотите потанцуем?

Я кивнула, и он стал крутить головой в поисках танцпола – ничего подходящего поблизости, естественно, не было. Савелий в раздумье посмотрел на девственное покрывало снега за дорогой, решительно шагнул туда, провалился, утонув до икр, и… соединив ступни вместе, запрыгал, утаптывая снег. Напевая под нос летку-еньку, он утрамбовал снег; перешёл на мелодию ламбады и, раскачиваясь из стороны в сторону, устранил неровности. Осмотрел площадку и повернулся ко мне:

– Хотите брейк на спине для идеальности?

Я отрицательно покачала головой. Тогда он подал мне руку, опираясь на неё, я шагнула с дороги на импровизированный танцпол и попала в его объятия. Он задумался:

– Что бы нам за мелодию взять?.. А! – Запел и одновременно повёл:

Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась,

Что нет любви.

Я вновь ахнула – он напевал ту самую мелодию, что навязчиво звучала в моей голове сегодня утром. «А вот это интересно! – подумала я. – Кто вы, Савелий? Зачем вы явились в нашу жизнь?»

Он перестал напевать, но продолжал танцевать, ведя меня в том же ритме и глядя в глаза. Я глаз не отводила.

– Лида, я видел, как вы замечательно танцуете. Теперь я чувствую это. Восхитительное ощущение…

– Должна признать, и вы прекрасно танцуете.

Он весело рассмеялся, остановился, оттянул резинку моей варежки и прижался губами к запястью. Я мягко сказала:

– Савелий, идёмте обратно, не хочу опаздывать к обеду.

Мы повернули к дому. Теперь солнце светило в спину, вытягивая перед нами наши тени.

Всю обратную дорогу Савелий поддерживал светскую беседу, вроде: «Мне говорили, вы танцуете на спине лошади. Вы, какое время года больше любите? Неужели? О, я наслаждаюсь русской зимой, жара на Востоке утомляет. Вы жили в пустыне? Правда? В королевских шатрах? В Париже? Да, в Париже бывал», и ещё что-то, ещё более незначительное, что и не запомнилось.

Придерживая передо мною створку ворот, Савелий нарочито легковесным тоном спросил:

– Лидия, я выдержал экзамен?

– Экзамен? Я думала, это была попытка знакомства.

– И? Каков вердикт? Я так и не стал своим?

– Стать или не стать своим, этот выбор можете сделать только вы, Савелий. Благодарю за прогулку.

– К вашим услугам, Лидия! – Тон его остался лёгким, на губах играла улыбка. А выражение, что промелькнуло в его глазах, мне не понравилось.

Савелий ошибся, на «вы» я была не только с ним, на «вы» я была с Михаилом и с Катериной, но и Михаил, и Катерина были членами семьи.

Павел и Виктор вернулись в усадьбу к самому обеду. Отобедав в молчании, Виктор отказался от чая и отправился в гостевой домик. Петя бросился за ним и тотчас вернулся, обескураженный грубой отповедью отца – Виктор прогнал сына. Тогда Петя бросился вслед за Пашей, покидающим гостиную через другую дверь, надеясь у него получить объяснение дурному настроению отца. Наблюдая за беготнёй Пети, Маша спросила:

– Не знаешь, что с Виктором случилось?

Я покачала головой, и Маша проворчала:

– Всё беспутя у него, ездил помещение смотреть, а вернулся, будто схоронил кого.

Стефан возвратился домой, когда уже убрали со стола.

– Хабиба, я опоздал? – Он посмотрел на часы, как раз начавшие отбивать три часа пополудни, посмотрел на пустой стол и рассмеялся. – Опоздал!

– Добрый день, Стефан! – Глядя на необычно весёлое лицо его, и я рассмеялась. – Стефан, что? Ты просто пульсируешь счастьем!

Вместо ответа он разразился красивым густым смехом, схватил меня за плечи и, чуть встряхнув, воскликнул:

– Развёлся я, Хабиба! Наконец-то, развелся с Дашей! Отношения с ней, как горб на спине, всю жизнь таскал, выпрямиться не мог.

Мой смех иссяк, и я упрекнула:

– Помнится, вначале ты был счастлив.

– Был, Хабиба! Даша девственна была, нежная, пылкая, трепетная, показалось, как Джамила моя. А потом… зачем-то женился. За год удовольствий заплатил жизнью тягости.

– Как год? А я думала… всё время надеялась склеить, сохранить ваш брак.

Он вновь захохотал.

– Да, Хабиба, ты бываешь настойчивой! Покорми меня, я не обедал.

Я ахнула и побежала на кухню.

– Маша, Стефан пришёл.

– Да слышу я! Мёртвый, и тот услышит! – Она наливала в тарелку щи. – Не остыли, горячие ещё. Что это нашего бирюка так насмешило? То улыбки из него не выдавишь, а тут ржёт, будто конь застоялый.

– Маша!

– Что Маша? – Она подала тарелку Ольге. – Чего скалишься? Неси скорее, к вечеру уже, а мужик ещё не обедал. Так, чего смеялся-то он?

– Радуется, что с Дашей развёлся.

– Вонаа, – протянула Маша задумчиво, помолчала и отмахнулась. – Дашка сама виновата. Бирюк он или не бирюк, а мужик видный, беречь надо было! Маленькая, ты иди к нему. Сама я. Сейчас котлеты согрею, гарнир. Ты-то ещё не поешь? Положу пирога? – Я кивнула, поворачиваясь к двери. – Постой, на вот, хлеба с собой прихвати.

Я присела напротив Стефана, улыбаясь глазами, он поглядывал на меня, торопливо хлебая щи.