Любовь и ненависть в Ровердорме

Произнеся это, она вознамерилась подняться и идти туда, куда шла. Но я снова не выдержала:

– Тетя, погодите! Объяснитесь, в конце-то концов! То есть вы гадали мне… Вернее, на меня, пока я спала, и духи сказали вам, что я не должна ездить по лесу одна, но скоро это закончится?

Признаться, я ожидала от гадания чего-то более грандиозного. Втайне мечтала, что карты напророчат мне любовь всей моей жизни, как у Лиззи, но при этом опасалась тюрьмы и позора, как в случае с Кейт Истром.

Но раз духи сказали, что я не должна ездить по лесу одна… Ну что же, и так сойдет!

В принципе, не самый худший вариант.

– Ты не должна ездить по лесу одна, – подтвердила тетя. – По крайней мере, пока не появится Шоун.

– Так сказали вам карты?

– Нет, Мира! Насчет Шоуна говорю тебе я.

– Хорошо, – кивнула я. – И когда же он появится?

– Скоро, – отозвалась тетя многозначительно, а я закатила глаза.

– Значит, скоро! Так и быть, раз уж мне нельзя ездить по лесу одной, то я подожду его… немного.

– Также духи сказали, что очень скоро ты больше не будешь одна. Никогда, девочка моя! И еще то, что скоро все закончится, после чего ты будешь счастлива всю оставшуюся жизнь.

Я выдавила из себя нервную улыбку, поблагодарив за гадание, а тетя Прим, величественно кивнув, поднялась из кресла.

Направилась к двери, а я принялась размышлять о том, как сильно скучаю по Грому. Получается, я не видела его целых два дня, но чувствовала себя так, словно оставила часть себя в другом месте.

В конюшне Делавейров.

Быть может, скоро все закончится в том плане, что столичные уберутся восвояси, Гром вернется домой, и с тех пор я больше не буду одна? Вдруг карты предсказали мне воссоединение с моим конем, а вовсе не счастье до гробовой доски с любимым мужчиной?

Поди их еще пойми!

– Но мы ведь сможем поехать с Лиззи и подругами в Ольсен? – очнувшись, спросила я, когда тетя была уже возле двери. – Мы отправляемся туда на карете Тейтеров около полудня. Я возьму с собой Донахью, да и отец Нэнси обязательно приставит кого-нибудь приглядывать за своей дочерью. Подозреваю, это будет Расмус Селингер. Назад с нами будет ехать еще и жених Марион.

Тетушка, немного подумав, кивнула. Заявила, что она не видит опасности в поездке в Ольсен, хотя нам с Лиззи лучше оставаться дома, пока все не закончится.

Затем все-таки ушла по своим делам – оказалось, к ней пожаловали за гаданием аж из Триерса, и с сегодняшнего дня тетя собиралась снова принимать всех нуждающихся в ее помощи.

Я же, приведя себя в порядок, отправилась разыскивать Лиззи, решив на этот раз больше ничего не откладывать. Нашла – она кормила кур вместе с Уной, и я позвала сестру с собой, сказав, что нам нужно серьезно поговорить.

***

Разговаривать с сестрой я решила возле Поющей Ивы – старого дерева, растущего по другую сторону от Лягушачьего Пруда.

Это дерево считалось местной достопримечательностью, которая, правда, в последние годы утратила какую-либо ценность.

С момента, как мы с сестрой осиротели, Поющая Ива больше ни разу не пела. Из-за этого зеваки, причем не только ровердормские, но и те, кто приезжал сюда из Ольсена или даже из более отдаленных мест – как раз для того, чтобы взглянуть на этот феномен, – давно перестали к нам заглядывать.

Но я до сих пор помнила те счастливые времена, когда старая ива пела. Из глубин памяти всплывал шелест длинных тонких ветвей, которыми играл, заплетая их, ветер; как они стелились по земле и едва слышно звенели, касаясь глади пруда.

Но у той музыки было не только обычное, природное объяснение. В ней крылось нечто иное, какая-то неуловимая магия…

Нет, не так – это было настоящее волшебство, складывавшее звуки природы в едва слышимые, но все же различимые напевы, отзывавшиеся сладким трепетом в моей груди.

Я все еще помнила те моменты, когда стояла под кроной ивы, чувствуя себя до невозможности счастливой. Приходила туда с родителями и маленькой сестрой – слушать напевы старого дерева.

Иногда мы с сестрой кружились под них, а мама с отцом, взявшись за руки, смотрели на нас с Лиззи и улыбались.

Бывало, родители целовались под ивой, и дерево в те моменты начинало петь громче и громче, и я, смеясь, просила папу с мамой делать это дольше и дольше – пусть все услышат, пусть весь Ровердорм узнает, насколько мы счастливы вместе!

…Как же я могла об этом позабыть?!

Не вспоминала целых пять лет, прошедших после смерти родителей и объединения двух моих жизней в одну. Проходила мимо старого дерева, не приближаясь к нему месяцами.

Но, бывало, летней порой устраивалась рядом с ним. Закрывала глаза, прислонившись спиной к стволу, и просила…

Уж и не знаю у кого, но умоляла дать мне силы все это вынести. Не свихнуться от мысли, что во мне уживаются два человека и две памяти соперничают между собой, тогда как мне нужны все силы для борьбы за дом и наследство, а еще за выживание – свое и своей семьи.

Все эти годы Поющая Ива молчала.

Интересно, запоет ли она когда-нибудь вновь?