Любовь к трем цукербринам

смыкались друг с другом, образуя непрерывное

поле молчания, под покровом которого так

славно отдыхает измученная человеческая

душа — как бы затихая, тормозя и понимая по-

немногу, что в эволюции были допущены се-

рьезные ошибки.

Эта дивная атмосфера и была главным вкла-

дом экспедитора Нади в производственный про-

цесс. Ей прощали несколько невнятную роль в

коллективе — и платили небольшую зарплату.

Но удивительнее всего было ее внутреннее

состояние. Такого я просто не ожидал увидеть.

Представьте, что вы приехали в гости в

обычный московский дом, позвонили в дверь,

эта дверь открылась, вы сделали шаг вперед — и

вместо узкого бетонного предбанника вдруг

очутились в лесу. Или на берегу озера.

Вот такой же примерно шок испытал и я.

Надя не знала никаких эзотерических секре-

тов. Просто в ней сохранилось какое-то изна-

чальное и забытое людьми спокойствие, весе-

лая и бесстрашная тишина. Мне казалось, что в

ее уме практически отсутствуют программы и

инсталляции окружающего мира, из которых на

сто процентов состояли души ее коллег по офи-

су. Именно поэтому она не бралась за работу

сложнее экспедиторской — все остальное тре-

бует эмоционального подключения к матрице.

Больше того, заглянув к ней домой, я обна-

ружил одно интересное и странное, как говорил

Пушкин, «сближенье».

На одной лестничной клетке с Надей жил

вполне типичный для Москвы мистик — прак-

тик тайных тибетских учений. Его преследовали

проблемы, обычные для этого круга людей: по-

сле неудачной попытки устрашить мусоров ви-

зуализацией Мангала Ринпоче (что всегда от-

лично работало с чертями во время дисассоциа-

тивных трипов, но в обезьяннике почему-то не

помогло) он лишился прав за пьяную езду, по-

пал на большие деньги — и с тех пор регулярно

обращался к тибетскому оракулу с вопросом, не

пора ли зашиться. Ответы приходили противо-

речивые, отчего бедняге приходилось много пить.

В иные свои трезвые минуты он садился в

лотос и начинал успокаивать свой ум, как бы

нанося себе удары невидимой плетью при лю-

бой появляющейся мысли — то есть каждые

две-три секунды. А сидевшая на своей кухне

буквально в нескольких метрах Надя без всяких

духовных упражнений находилась в той спо-

койной безмятежности, которой ее сосед так

самоотверженно пытался достичь: мысли ее не

тревожили, потому что им не за что было в ней

зацепиться. Она за ними не нагибалась — в от-

личие от практика, который сперва нагибался,

потом бил себя за это воображаемой плетью, а

затем нагибался опять — и пытался таким об-

разом обрести покой.

Надя не подозревала, что кто-то называет

подобное «медитацией» — она не делала вооб-

ще ничего. А ее сосед как раз пытался это «ни-

чего» делать. Разница была удивительной. На

контрасте вполне можно было построить одну

из тех живых икебан, о которых я говорил —

простую, но выразительную. Может, кто-то это

и сделал.

Надя не следила за новостями. Она была,

как выражался Гай Фокс, facebook free, и даже

не особо представляла идейную направленность

«Контры», где работала. Политических взгля-

дов у нее не было совсем: она полагала, что в

мире есть пятьдесят оттенков серого, отжимаю-

щих друг у друга власть, и ни один из них ей не

нравился. В кино она ходила только на сказки.

Из музыки в ее квартире чаще всего играли ста-

рые французы: Клод Франсуа, Полнарефф и

Серж Генсбур мелкобуржуазного периода. Мож-

но было бы называть ее немного инфантиль-

ной — и, проведя в ее голову две-три трубы с

медийным рассолом, со временем удалось бы

сузить ее внутреннее пространство до средних

по бизнесу величин.

Но такого почему-то не происходило. В ней

словно был внутренний экран, невидимый, но

очень прочный — и за него совсем не проника-

ла мировая паутина и пыль. Никаких усилий

для этого она не делала. Она просто не знала,

что может быть по-другому.

И еще она до сих пор играла в игры, только

не на компьютере. Внешне это было незаметно.

Она, например, подкладывала в горшки с рас-

тениями крохотных пластиковых зверей — си-

них, красных, желтых. Для отвода глаз у них

имелась серьезная взрослая функция: то ли борь-

ба с плесенью в горшке, то ли подпитка почвы,

то ли что-то в этом роде. Но для самой Нади

каждая из штампованных зверюшек была ма-

леньким живым существом, а зеленая сень, под

которую она их пускала, превращалась в ее со-

знании в полутьму какого-то нездешнего леса,

где и правда обитают такие звери.

Пока коллектив пропитывался трендами и

гнал в информационное пространство очеред-

ную волну, она даже говорила иногда со своими

маленькими разноцветными друзьями. Об этом

не знал никто, кроме меня.

В общем, понятно, что мало кто из нормаль-

ных девушек захочет на нее походить — во вся-

ком случае, во время активной фазы репродук-

тивного периода.

Я не мог найти никаких следов этого стран-

ного ума в будущем. Его совершенно точно не

было в близких узлах времени, где отчетливо при-

сутствовал Кеша и большинство его коллег. И в

самых дальних, где я уже почти ничего не мог

разобрать, ее тоже не было. А потом я все-таки ее

нашел — за пределами всех обычных маршрутов.

Я засек ее примерно как астроном замечает

вспышку сверхновой, когда никаких других звезд

на таком расстоянии различить уже нельзя.