Любовь к трем цукербринам

с тремя журналистами, известными своей прон-

зительной гражданской позицией. «Contra» пы-

талась выжить и примеряла новые роли. Было

грустно наблюдать за этой агонией — сайт заги-

бался, как оставшееся без воды растение.

Остальное вы знаете.

Я не пострадал при взрыве — почти. Он про-

изошел точно подо мной, но этажом ниже. Пол

выдержал, и меня просто сбросило со стула на

пол. На самом деле удар был очень сильным —

и я даже потерял на миг сознание от встряски.

Мне кажется, что при таких взрывах происхо-

дит что-то жуткое и не вполне научное — на миг

открывается дверь в адское измерение и высу-

нувшаяся из него лапа проводит своими раска-

ленными когтями по реальности чужого мира.

В офисе «Контры» погибли почти все.

Официальной версией был теракт на почве

ненависти — «Контра», как выяснилось, опу-

бликовала что-то, способное обидеть чувстви-

тельных исламских радикалов.

Бату готовился к теракту долго, без всякой

связи со всей этой историей. Он жил в съемной

квартире недалеко от офиса «Контры» — и при

обыске в его грязной каморке нашли кучу вах-

хабитской литературы. Птицы, видимо, ис-

пользовали попавшийся им под руку живой

снаряд, который оказался разрывным.

Я повторял себе, что в случившемся нет

моей вины. Если бы Бату взорвал свою бомбу не

в офисе «Контры», а в переполненном вагоне

метро, жертв оказалось бы намного больше. Но

все равно меня мучило невыносимое чувство,

что из-за меня пострадало столько ни в чем не

повинных людей.

Мне было очень жалко их всех, особенно

Надю. Сам я остался в живых чудом — во время

атаки я глядел на мир изнутри Кешиной голо-

вы, и Птицы были уверены, что наводят Бату на

меня самого. Но если бы я в это время просто

пил чай в своем кабинете, Бату постучал бы в

мою дверь.

Прежде Птицы ловили меня наугад — а те-

перь, похоже, увидели ясно. Это значило, что

жить в качестве Киклопа мне осталось недолго.

Меня могла сбить любая машина. Первый

встречный мог толкнуть меня под поезд метро.

В общем, случилось то, что должно было

случиться раньше или позже. Свита уже все

знала, и через несколько минут после того, как

я пришел в себя, начался ритуал моего, так ска-

зать, извержения из сана. Я не возражал. Нао-

борот. Это было моим единственным шансом

сохранить жизнь.

Я увидел свою восковую копию, сидящую на

каменном троне — вернее, догадался, что это

она: кукла была закрыта плащаницей. К ней по-

дошли два служителя в скрывающих лица ма-

сках (я уже понимал — их носят для того, чтобы

Птицы, даже проникнув в сознание Киклопа,

не смогли узнать ничего), и сняли плащаницу.

Я вновь увидел странные отклонения от ана-

томической нормы, украшающие мое тело —

глаз на лбу, губы в основании шеи, ухо в точке

солнечного сплетения. Они выглядели очень

реалистично, и мне, как прежде, было страш-

новато смотреть на такого себя.

В руке одного из служителей появилась

большая кривая игла с золотой нитью — и он

грубыми стежками зашил глаз на моем лбу.

Я ощутил пульсирующую боль в черепе, как

бывает иногда в начале мигрени. Несколько

мгновений она усиливалась, стала невыноси-

мой — и вдруг прошла.

Моего двойника опять закрыли покровом.

Потом куклу сняли с трона, положили на нечто

вроде медицинской каталки (не знаю, как на-

зываются эти высокие столы на колесах, на ко-

торых перевозят больных) и выкатили в кори-

дор.

Я увидел длинную стену с бесконечным чис-

лом продолговатых пронумерованных ниш —

так мог бы выглядеть блок почтовых ящиков в

доме, где живут великаны. Каталку подвезли к

одной из ниш, подняли дверцу с цифрой «1156»

и переложили моего двойника в темную пусто-

ту. Изнутри дверца была зеркальной, и осталь-

ные плоскости ниши — тоже. Не знаю, содер-

жался ли в цифрах какой-нибудь смысл.

Вероятнее всего, такой же, как в соседних циф-

рах «1155» и «1157». Последнее, что я увидел —

это как закрылась дверца.

Я уже знал, что произошло. Меня спасли,

сделав невидимым для Птиц. Но я и сам больше

не мог видеть тех, кого так самонадеянно назы-

вал прежде своей Свитой. Я больше не был Ки-

клопом.

Должен сказать, что стена, состоящая из

ниш с четырехзначными номерами, сразу как-

то перевернула в моем сознании все прежние

иерархические представления — я подумал, что

торжественная почтительность производимых

Свитой ритуалов и процедур сама по себе ничего

не значит. Запускаемая в космос обезьяна тоже

может некоторое время верить, что стала импе-

ратором земного шара. Киклопов было много,

очень много. Один отработал свое, и где-то в

мире на вахту заступил другой.

Где, я не знал — теперь это было от меня

скрыто. Про Свиту даже под самой страшной

пыткой я мог бы рассказать только одно: все на-

чалось с зеркал, ими и кончилось. И, хоть остат-

ки ясновидения по-прежнему висели на мне

тяжким грузом, я уже не мог влиять своей волей

на судьбы мира. Я больше не был препятствием

для Птиц — и с этого момента стал им не инте-

ресен. Они не считали меня своим врагом и не

собирались мстить. В них, к счастью, не было

ничего человеческого.

Офис «Контры», заваленный цветами и вен-

ками, постепенно приводили в порядок. Со

стены сняли пробитую осколками Мэрилин,

опаленную трехголовую собаку и примкнувше-

го к ним Ким Чен Ына. Потом увезли разбитые