Любовь к трем цукербринам

жет в него вмешаться — так как не знает, что

спит и видит кошмар. Возможно, он все-таки

благ, несмотря на зло, постоянно причиняемое им

миру — ибо просто спит и видит сон. Зло пере-

стает быть его выбором и предопределением.

И, last but not least, в этом случае объяснимым

становится древний парадокс, завораживавший

еще Ницше и Борхеса — самоубийство Бога, ле-

жащее в основе множества легенд и религий...»

Рудольф Сергеевич почувствовал между ло-

патками дрожь благоговения, словно бы слад-

чайшую чесотку духа, намекающую на то, что у

него пробиваются крылья. Так всегда бывало

перед тем, как ему удавалось на несколько мгно-

вений заглянуть в сверкающий мир Идей —

платоновский Космос.

Он ясно увидел тот духовный механизм, ко-

торый тщился описать, и понял, что почти раз-

гадал его сокровенное устройство.

Перед ним возникли два ослепительных

шара, соединенные линиями, проходящими че-

рез расположенный точно между ними фокус.

Это было подобие объемного знака бесконеч-

ности — переливающаяся и сверкающая всеми

цветами радуги трехмерная восьмерка.

Платоновская природа этого объекта прояв-

лялась в том, что его форма являлась одновре-

менно и его смыслом, который делался ясен

при первом же взгляде. Эти два духовных солн-

ца были связаны таинственнейшим из взаимо-

действий.

Первый шар своими лучами создавал вто-

рой. А второй — своими лучами создавал пер-

вый. Они как бы взаимно порождали друг друга.

Здесь не было творца и творимого — шары не

могли существовать по отдельности. Не имел

смысла вопрос, какой из них первый и главный.

Это были два проектора, каждый из которых

возникал из луча другого. Две руки с каранда-

шами, рисующие друг друга на листе бумаги.

Рудольф Сергеевич понял, что видит косми-

ческий Инь-Ян — простейшее из лиц Божества.

«Да,— подумал он,— это я не сообразил.

Мы — просто кошмар, снящийся Богу. Но Бог —

просто кошмар, снящийся нам. Надо дописать...»

А ведь была еще и Троица... Рудольф Серге-

евич уже собирался устремить к ней свои духов-

ные очи, как вдруг с неудовольствием заметил,

что чистоту переживания нарушил пошлейший

отпечаток профанного мира.

Сверкающая восьмерка потеряла свой ра-

дужный блеск, и Рудольф Сергеевич увидел в

одной ее половинке зеленое свиное рыло в зо-

лотой короне. Это, без сомнения, был евин из

«Angry Birds» — он выглядел так же карикатур-

но. Зато в другом шаре...

В нем появилась жуткая голова Птицы, как

бы полусожженная неземным огнем. И ничего

карикатурного в ней уже не было.

Рудольф Сергеевич видел прежде эту страш-

ную обожженную Птицу... Он вспомнил свой

припадок и сопровождавшие его галлюцина-

ции... Галлюцинации?

Увы, с содроганием понял он, нет.

Галлюцинациями было все остальное.

Он ясно осознал теперь, что он, сменивший

Николая, Дашу и еще Бог весть кого до них —

просто парящее в пустоте оружие Птиц. Меня-

ющий форму ключ, как никогда близкий к тому,

чтобы открыть тайную дверь Вселенной.

Древний Вепрь был пойман и не мог уйти из

силка, куда его уловили Птицы. Этим силком

стал ум Рудольфа Сергеевича. Он дотянулся до

Вепря, скрывшегося в платоновском космосе, и

набросил на него сеть из безупречных силло-

гизмов.

Рудольф Сергеевич ощутил ужас и гордость.

Все-таки в его Пролегоменах был смысл — о,

еще какой! Хоть и не тот, о котором он думал,

конечно... У него мелькнула мысль, что, успей

он увидеть Троицу, он нашел бы в ней и себя

самого — создаваемого и создающего, сознава-

емого и сознающего — но времени на эти экзер-

сисы уже не осталось.

Он опять увидел объемную восьмерку с за-

пертыми в ней Вепрем и Птицей. Обожженная

Птица высунулась из своей половинки и косну-

лась Рудольфа Сергеевича чем-то вроде корот-

кого маршальского жезла.

Рудольфу Сергеевичу показалось, что его ко-

нечности стянуло тугими невидимыми лентами.

Эти ленты подняли его с места и поволокли по

красному пятну, прежде бывшему его комнатой,

к светлой прорехе выхода — двери на балкон.

Уже переваливаясь через его ограждение,

Рудольф Сергеевич понял наконец безжалостно

простой план Птиц. Прочно зафиксировав Древ-

него Вепря в платоновском космосе идей, сле-

довало уничтожить весь этот космос вместе с

сознанием, где тот возникал. Его сознанием.

Но что тогда случится с обожженной Птицей?

Рудольф Сергеевич толком не успел задать

себе этот вопрос, а из реальности уже пришел

ответ.

Обожженная Птица сделала невозможное.

Сверкнув красной голографической юбкой, по-

хожей на фартук с египетской фрески, она не-

понятным образом высунулась за пределы вось-

мерки, вылезла из нее — и, нарушая все

соответствия и масштабы, одним движением

клюва подхватила Рудольфа Сергеевича и бро-

сила на свое место.

Рудольф Сергеевич стал одним из полюсов

мироздания. Он создавал Древнего Вепря по

доставшимся ему от Птиц чертежам — в виде