Любовь к трем цукербринам

от модели роста, исчисляемого в GDP — то есть

в совокупном общественном продукте...

— Какая ты у меня умная, — прошептал Кеша.

Его ладонь медленно-медленно поползла вверх.

Нечего жалеть государственного агитатора.

— Разумеется, — продолжала сестричка,—

живительный родник прогресса — ежегодный

рост — никуда не исчез. Но люди отказались от

его материально-затратной составляющей и

вместо GDP стали измерять его в SSP — Sensate

Shared Product, который более-менее соответ-

ствует общему объему коллективного телесно-

эмоционального опыта. Это была величайшая из

всех технологических революций, потому что

она упразднила большую часть промышленно-

сти, освободив человечество от значительной

части материального производства. Произошел

величайший в истории человечества парадиг-

матический сдвиг...

Кешина рука понемногу осваивалась под

синей гофрированной юбкой. На лице сестрич-

ки появилась жалобная гримаска — вот, мол, в

каких условиях приходится работать,— но она

продолжала:

— Культура человечества предметна — ее

объекты переживаются людьми через органы

чувств. Научившись абсолютно достоверно вос-

производить эти чувства без соответствующей

им материальной основы, человечество сделало

огромный шаг вперед и подтянуло свои бедней-

шие слои до уровня потребления, доступного

прежде лишь среднему классу... Следующим

шагом было перенесение большинства обще-

ственных коммуникаций в коллективную фазу

LUCID ночного сна. Жизнь человека вновь

стала полноценной, открытой для социального

творчества и роста...

На сестричке были крохотные стринги.

«Вот кто их на нее надел? — подумал Кеша. —

Теоретически я. И практически тоже я, конечно.

Но когда? Прямо сейчас, когда нащупал рукой?

Или еще перед этим, неосознанно? По-любому,

зря она в таких ходит, сосуды пережмет... Надо

будет сказать...»

Когда Кеша делал какое-нибудь особенно

прихотливое движение пальцами, сестричка на-

чинала часто моргать, словно пытаясь изба-

виться от попавшей в глаз ресницы — но про-

должала говорить:

— Sharenomics, пришедшая на смену Eco-

nomics, поставила человечество на рельсы бес-

конечного роста. Первые десятилетия этой эпохи

были временем высочайшего взлета человече-

ской мысли, оптимизма — и беспечности. Тог-

да многим казалось, что все ужасы прошлого

остались позади, и террор в их числе. Террори-

сту в оффглобной структуре пришлось бы поки-

нуть персональный модуль и заняться поиском

оружия и сообщников в не слишком приспосо-

бленном для подобных операций мире... То, что

злоумышленники могут использовать достиже-

ния прогресса в своих целях, не приходило ни-

кому в голову. Однако именно пространство

коллективного сна и оказалось самым незащи-

щенным от террора...

Кеша тем временем совсем обнаглел. Но се-

стричке ничего не оставалось, кроме как гово-

рить и жалобно улыбаться. Делать нечего: Кеша

заказал полную справку.

— Первоначальные технологии групповых

сновидений практически не отличались от ис-

пользуемых в наше время — по той простой

причине, что с тех пор не изменился человече-

ский мозг. Но в те годы над подобными техно-

логиями не было никакого контроля вообще.

Каждый пользователь мог как угодно програм-

мировать сны и зазывать в свое авторское сно-

видение других. Мало того, опытный профес-

сионал без особого труда мог подключиться к

любому коммерческому скрипту и модифици-

ровать его как угодно. Коллективные сны в те

годы вообще никак не охранялись от вмеша-

тельства — никто не видел в этом угрозы...

Кеша наконец просунул палец под стринги.

Сначала один. Потом второй. Потом третий —

словно это было циничное и спаянное нац-

меньшинство, организованно переселяющееся

в теплое местечко.

— Коллективные сновидения считались без-

опаснейшим из развлечений,— продолжала се-

стричка, морщась,— потому что из любого кош-

мара всегда можно было вынырнуть в явь. Как

говорил по другому поводу Эпикур, боль в сно-

видении не могла быть слишком сильной — или

слишком долгой. Никто еще не знал о возмож-

ности запереть человека во сне. Это открытие

сделал молодой программист по имени Бату Ка-

раев...

Кеша не выдержал. Соскользнув с дивана,

он встал на колени перед сестричкой и реши-

тельно положил ладони ей на ноги — словно на

руль большого мягкого мотоцикла, едущего к

счастью. Сразу же стало понятно, почему на се-

стренке стринги — их даже не надо было сни-

мать, достаточно оказалось просто сдвинуть в

сторону.

Сестричка больше не морщилась. Теперь

она глядела на него загадочно мерцающими в

полутьме глазами и говорила, иногда чуть запи-

наясь в такт его рывкам:

— Сейчас уже нет возможности установить,

как именно Караев пришел к своим взглядам,

кто повлиял на него и кем были его духовные

учителя. Ясно только одно. Караев не рассказал

никому о своем случайно сделанном открытии.

В те годы Караев еще не был террористом. Он

работал программистом в киберсекьюрити. Од-

нако в душе он считал себя... Художником. Да-

да, вы не ослышались — художником, прямо

как Гитлер. Вот отрывок из его личного днев-

ника — запись, сделанная им в возрасте двадца-

ти пяти лет...

То, что сестричка все время говорила, воз-

буждало Кешу, но мешало ему сосредоточиться

на процессе — его внимание постоянно со-