Любовь к трем цукербринам

над мостовой диск. Кеша увидел несколько ле-

жащих на булыжнике монет — и даже пару ку-

стиков белой бессолнечной травы. Такое вни-

мание к деталям впечатляло, но вместо того,

чтобы приятно удивиться, Кеша вдруг ощутил

грусть. Ему показалось, что и сам он такая же

травинка-альбинос.

Темное дно фонтана теперь глядело прямо на

него. На нем обнаружилась фреска — глаз с

огромным зрачком. Глаз был слишком круглым,

чтобы выражать хоть что-то: черная воронка,

впитывающая в себя все-все. Если бы в мире был

Бог и у Бога имелся орган зрения, он, наверно,

выглядел бы именно так... Кеша никогда не ви-

дел подобной иконы прежде, но ему уже каза-

лось, что она всегда висела над площадью имен-

но в этом месте, закрывая фонтан. Просто

раньше глаз Бога был закрыт — а теперь он от-

крылся, и Бог наконец увидел Кешу...

Он вопросительно поглядел на сестричку, и

та, ясно улыбнувшись, кивнула головой. Кеша

перевел взгляд на Божественное Око и чуть за-

метно моргнул.

Око ответило. Оно стало расти, приблизи-

лось к Кеше — и поглотило его.

Кеша стоял в круглом черном тоннеле. Его

стены были полированными и скользкими —

словно он попал в трубу из черного льда. Стара-

ясь не поскользнуться, он пошел вперед.

В желобе пола появились ступени. Сперва

совсем низкие, потом все выше и выше. Одно-

временно тоннель стал поворачивать вверх — и

вскоре Кеша уже поднимался по черной лест-

нице. Через несколько шагов оказалось, что

переставлять ноги больше не надо — лестница

поехала вверх сама.

Сначала тоннель вокруг был аскетично-го-

лым. Но чем выше поднимался Кеша, тем боль-

ше деталей и украшений появлялось вокруг.

Казалось, он движется вверх по эскалатору

древнего метрополитена, виды которого он ча-

сто встречал в исторических приложениях. Вот

только станция, куда он попал, явно не предна-

значалась для обычных пассажиров. Здесь был

лишь один эскалатор, и на нем стоял един-

ственный человек — он сам.

На черном потолке теперь горели ослепи-

тельные диски ламп. Вниз уезжали стоящие в

черных нишах статуи, покрашенные в телесный

цвет и похожие на замороженных мимов. Спер-

ва это были воины в доспехах, бородатые герои,

дебелые богини плодородия и хмурые гераклы в

шкурах — но чем выше поднимался Кеша, тем

моложе, приветливей и соблазнительней дела-

лись неподвижные свидетели и свидетельницы

его взлета.

Воздух становился все свежее и чище, свет —

ярче. Но самым главным были не изменения

окружающего пространства, а то, что происхо-

дило в Кешиной душе.

Он уже знал, куда он едет.

Его ждали три цукербрина.

И как только он это окончательно понял, он

их увидел.

Вдали, в верхней точке тоннеля, зажглись

три бесконечно ярких огня. Кеша давно знал,

что свет может быть и добрым, и мудрым, но,

когда лучи цукербринов скрестились в его серд-

це, все было как в первый раз.

Лестница под ногами по-прежнему ехала

вверх, но Кеша знал, что уже прибыл. Движе-

ние могло продолжаться еще миллионы лет, но

все равно не приблизило бы его к источнику

света ни на миллиметр. Да этого и не требова-

лось — свет был рядом. Он сиял теперь в самом

Кеше и не мог стать еще ближе. Кеша находил-

ся на границе реальности, там, где простран-

ство и время сливались, смешивались и превра-

щались в этот вечный огонь.

Свет знал про него все. Все понимал, все ви-

дел и ни в чем его не винил, ибо у Кешиных

прегрешений была внешняя причина. Сам

Кеша никогда, никогда не был источником зла.

Свет в этом не сомневался.

Свет был его лучшим другом — и не просто

лучшим, а единственным вообще. Свет никогда

не наказывал. Наказание заключалось в том,

что иногда он исчезал. А когда он снова зажи-

гался впереди, это было высшим возможным

счастьем.

Кеша всхлипнул — и в одну секунду, на греб-

не выплеснувшейся вверх мысли вдруг понял,

что именно этот свет он и любил сквозь сестрич-

ку. Просто кривая оптика души была устроена

так, что он мог увидеть его только в особую сте-

реотрубу — из задранных вверх ножек в белых

чулках. Но никакой сестрички на самом деле не

было — вернее, три цукербрина были ею всегда,

всегда... Это их он ласкал с такой безнадежной

нежностью. Но тайна казалась слишком высо-

кой для слабого человеческого ума. И ее совсем

не обязательно было помнить для того, чтобы

жить счастливо, а человек ведь рождается имен-

но для счастья, разве нет?

Свет подхватил Кешу, принял его в себя и

поцеловал в сердце. И Кеша испытал такой вос-

торг, что потерял — нет, даже не потерял созна-

ние, а отбросил его как ненужную скорлупу, не

способную больше вместить то, чем он стал.

Когда Кеша пришел в себя, эскалатор уже

ехал вниз — но он все еще стоял лицом к свету.

Буря счастья в душе медленно утихала, и мо-

крые полосы слез приятно холодили щеки. Три

огня наверху мигнули последний раз — нежно-

нежно и чуть насмешливо, так же, как глядела

на него теперь сестренка, — и погасли.

Кеша не помнил никакого обмена информа-

цией. Вроде бы он ни с кем ничего не обсуждал.

Но он знал, как сложится его дальнейшая судь-

ба — и, пока эскалатор вез его вниз (он так и

ехал спиной вперед, не решаясь отвернуться),

память о том, что открыл ему свет, постепенно

прояснялась в его мозгу, как изображение на

брошенной в проявитель фотопластинке.