Любовь к трем цукербринам

словно кто-то огромный неспешно поднимался

по лестнице — и вот уже развернулся на площад-

ке, встав на ступени последнего пролета.

00:09:88

Площадь издала протяжный звук, низкий и

страшный. Так, наверно, шумело бы штормо-

вое море, если бы его охватил ужас.

Кеша догадывался: с каждым из видящих этот

сон происходит сейчас то же самое, что с ним. Он

изо всех сил пытался проснуться и все еще наде-

ялся, что, если испугаться очень сильно, это мо-

жет помочь. Но чем сильнее становился страх,

тем плотнее внимание облепляло ядерную скоро-

варку, создавая ее заново, заново, заново — и де-

лая самым реальным предметом в мире.

00:07:88

Слово «проснуться» вообще не имело ника-

кого смысла. Сон, явь — все это были абстрак-

ции праздного ума. Реальность же заключалась

в неуправляемых переживаниях, дробящих его

мозг, распластанный на электронном разделоч-

ном столе. «Пробуждение» было просто гипоте-

зой. Предполагавшей, что у происходящего мо-

жет и должен быть счастливый конец, который

обязательно станет началом для чего-то еще.

Раньше, впрочем, оно так всегда и случалось.

00:04:88

Ке понял, что страх его не спасет. И это, по-

хоже, поняло и бесконечное человеческое море,

над которым он стоял — шум толпы стал тише и

глуше. Надо достойно принять неизбежное, по-

думал Ке. Он ведь теперь герой... Наверное,

следовало скрестить руки и вспомнить что-то

самое главное из жизни.

00:02:88

Это была, конечно, вовсе не сестричка.

Это был свет. Теплый и ласковый свет. Ему

обещали — свет будет с ним до конца и станет

последним, что Ке увидит в жизни. Но где свет

сейчас?

Ке подумал, что больше не встретится с ним

глазами. А потом вдруг на короткий — и самый

последний — миг узнал скрещенные на себе

взгляды трех цукербринов.

Но в них теперь не было ни бесконечного

знания, ни мудрости, ни любви — а только что-

то похожее на недоумение. И если бы Кеше

нужно было выразить его в словах, слова звуча-

ли бы так:

«Кажется, сейчас исчезнет не только сон, но

и тот, кто его видит. Но если его уже не будет,

для кого тогда все кончится?

А?»

00:

00:00

Часть 5. КИКЛОП

слово КИКЛОПА

(маленькая проповедь

от 00:00:00 GMT)

К Кешиному будущему мы еще вернемся —

а пока скажу только, что эти шесть нулей он

тоже прихватил с собой из нашего времени.

Прямо напротив его стола висел плакат с

очень реалистичной трехголовой собакой, ад-

ским стражем Кербером, все три головы кото-

рого внимательно глядели на сидящих в офисе

сотрудников. Вытаращенные собачьи глаза

действительно напоминали обнулившийся

красный индикатор.

Трехголовая собака со стены обладала, судя

по всему, нешуточной гипнотической силой и

умела как следует запоминаться. Я обнаружил

еще одно ее отражение в будущем, гораздо бо-

лее далеком — где она физически ожила и об-

рела тройственную душу. Но об этом я еще рас-

скажу.

Было поразительно, сколько сувениров по-

мимо шести красных глаз Кеша взял с собой на

память. И меня всерьез заинтересовал вопрос:

почему так получается, что в будущих жизнях

нас преследуют те же самые привычки, те же са-

мые страхи? Те же самые имена (пусть и с дру-

гой этимологией)? Те же самые беды?

Сначала я думал, что будущее прорастает из

настоящего, как дерево из саженца. Если искри-

вить росток на ранней стадии жизни, выросшее

из него дерево тоже окажется кривым, и эта

кривизна с каждым годом будет просто нагули-

вать кольца... Но потом такое объяснение пока-

залось мне неубедительным — ведь никакого

сохраняющегося из жизни в жизнь корня здесь

нет и в помине. В лучшем случае есть семена.

А из семян кривого дерева вырастут деревья со-

вершенно прямые...

Потом я сообразил, что сама постановка во-

проса неверна. Это не «нас» преследуют те же

самые имена, привычки и страхи. Это «мы»

вновь складываемся из них. Все элементы на-

шей прежней индивидуальности продолжают

сами себя, как это делает любой вирус, бакте-

рия или лишайник.

Новый Ке — живой гипс, залитый в остав-

шуюся от прежнего Кеши информационную

пустоту. Фаза в колебании множества мелких

сущностей, когда-то составлявших Кешу преж-

него — а теперь Кешу нового. Похожая конфи-

гурация набора привычек, связанных привыч-

кой к сосуществованию. Река, сохранившая ту

же самую форму русла. Живущее в прежнем ме-

сте стадо обезьян. Не какая-то Кешина сердце-

вина, хранящаяся во времени (ее нет), а, наобо-

рот, новая комбинация света, тени и отражений,

когда-то создававших иллюзию такой сердце-

вины — и склеившихся в новую обманку.

Так что же перерождается? Понятно, не Ке-

шина душа: она, как разъяснил Гегель, есть

только у мира и прусского монарха. Кеша уми-

рает и рождается каждую секунду — где ему вое-

креснуть через триста лет после смерти, если он

даже при жизни не сумел этого сделать ни разу.

Все обезьяны состоят друг из друга. Гены

есть не только у наших тел, но и у наших умов.

Мы все похожи на тех, кто жил здесь когда-то

раньше... Но есть ли смысл говорить, что мы

были ими, а они стали нами?

Это настолько смутная область, что все мне-

ния здесь — исключительно вопрос вкуса. Не-

которые адепты тибетского буддизма втайне ве-