Любовь на коротком поводке

Идет дождь, и, вопреки опасениям Карла, я вовсе не такая упертая велосипедистка, чтобы свалиться на твердый асфальт прямо под колеса машины. Это означает, что мне придется ехать на ленч к Марку на общественном транспорте, поскольку мне жалко тратить деньги на такси. Он пригласил меня в один из тех навороченных ресторанчиков, которых так много в этом «голубом» районе.

Учитывая плохую погоду и состояние Марка, я порадовалась, что он выбрал ресторан поблизости от своего дома. Особенно когда увидела, как он, исхудавший, еле передвигающийся, напоминающий Пиноккио на ниточках, с трудом пробирается между столиками туда, где сижу я, в самый конец зала ресторана. Мне кажется, или он уже достиг стадии стремительного ухудшения, когда это заметно от одной встречи до другой?

— Уиппет! — Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, и я слышу его свистящее дыхание. — Знаю, что мог рассчитывать на то, что ты спрячешь нас где-нибудь в тени.

Прежде чем я успеваю объяснить, что за этот столик меня посадил метрдотель, появляется официант и спрашивает, что мы будем пить.

— А, привет, Мэтт, — приветствует его Марк.

— Простите? — Официант вежливо улыбается, держа в руке список вин. — Извиняюсь, но разве…

— Марк Бэннерман. Я заходил в «Гуантонамо Мариз» до того, как сменился хозяин. Когда вы оттуда ушли?

— Ой, Марк! Я не уз… Вы сами знаете, как бывает, когда встречаешь знакомого человека… в другой обстановке.

Бедняга. Он так старается не показать, как он потрясен! Только ему это плохо удается. Да и Марк никак ему не помогает, только смотрит на него, как будто не может взять в толк, в чем проблема Мэтта.

— Ладно, — вздыхает Мэтт, — вы изменились, но вы прекрасно выглядите, Марк, только…

— Я имел в виду, — перебивает его Марк, — перемены в вашей работе. Со мной ничего нового, кроме того, что я промок, замерз и умираю… так хочу выпить. Принесите нам пол-литра «Пино Гриджио», хорошо?

Что-то в его манере отрицать очевидные факты меня беспокоит. С другой стороны, как бы я вела себя на его месте? Возможно, точно так же, как и он: как будто ничего не случилось.

— Значит, ты можешь выпить? — как бы между прочим спрашиваю я Марка, когда Мэтт уходит. — Ты ведь пьешь таблетки. Не мешает?

— Вроде нет. Во всяком случае, один-два бокала. — И он бросает на меня такой же взгляд, как и на официанта. — И вообще, я справляюсь.

— Разумеется, — соглашаюсь я с излишней готовностью. — Ты выглядишь вполне… прилично.

— Я знаю. С нашей последней встречи я подстригся, вот меня официант и не признал. К тому же я промок до нитки. — Он закашлялся.

Наверное, для Марка это еще тяжелее, чем я думаю, ведь он был таким красивым! Как и прекрасным женщинам (мне так говорили) тяжелее переносить возрастные изменения, потому что они значительно больше полагались на свою внешность, чем остальные.

— Мне очень жаль, что тебе пришлось выйти из дома в дождь.

— Почему? — огрызается он. — Думаешь, я растаю, как злая ведьма?

— Марк! Остынь! Я сейчас чувствую себя официантом Мэттом. Не знаю, что сказать.

— Прости. — Он морщится, разглядывая доску, на которой мелом написаны фирменные блюда на сегодня. — Просто в последнее время… Понимаешь, прибавились еще грибковые инфекции, боли в желудке, головокружение — в основном от тех таблеток, которые Тед мне тайком подсовывает. Черт, когда одно налезает на другое, жизнь превращается в «Ад Хатло». Ты помнишь эти воскресные комиксы?

— Когда мы росли, воскресные газеты выходили по субботам, и мы называли эти субботние комиксы цветными картинками. Но, конечно, я помню «Ад Хатло». Там каждый грешник попадает в ад в соответствии со своим преступлением, так?

— Именно. Вот я и спрашиваю себя: какое наказание больше всего сгодится для самонадеянного гомика, который боится постареть? И вот пожалуйста: болезнь, которая убивает тебя молодым, хотя к тому времени, когда ты умираешь, ты уже становишься старым-престарым. Выпадают зубы, глаза не видят, исчезает осязание, исчезает все.

— Ох, Марк! Это не наказание

. Ведь мы оба знаем множество голубых — здоровее некуда.

— Спасибо. Ты действительно знаешь, как утешить человека.

Нет никакого резона ждать, что он будет вести себя по-другому: уныние — и тут же резкий сарказм, в зависимости от того, что берет верх в данный момент — страх или полное пренебрежение к ситуации. Исчез, скорее всего, навсегда, тот Марк, с которым я сидела на балконе в ту ночь — смирившийся с неизбежностью смерти и не слишком по этому поводу убивающийся, потому что получил от жизни то, что хотел. Но, думаю я, это было тогда, а сейчас — это сейчас. Возможно, тут дело не в неизбежности смерти, а в расстоянии до последнего занавеса.

Принесенное вино немного его смягчает.

— Теперь расскажи мне, как твои дела с… Знаешь, я все сбиваюсь насчет твоих мужчин. Ты вроде упоминала о каком-то полицейском?

— Он не полицейский, он… — Я пожимаю плечами. — А, неважно. Карл — он для удовольствия. Ничего такого, из-за чего стоило бы разогнать всех остальных. Мне все еще требуется, как бы это сказать, страховка в смысле постели.

Марк пожимает плечами.