26
случае на первый план однозначно выступает морализа
торство. Страсти отвергаются прежде всего по причине
их безрассудства и вреда.
Для Фомы Аквинского, как и для Платона, нравст
венная добродетель и страсть — понятия не взаимоиск
лючающие. Согласно Фоме Аквинскому, «страсти ни
хороши и ни дурны». Они даже выражают духовное
стремление, свободную волю разума. Вместе с тем они
часто приводят к эгоцентризму, к таким «похотям», как
любовь, желание и наслаждение и к таким «воинствен
ным» проявлениям, как гнев и ярость. Однако воле и
разуму отведена роль упорядочивания. Таким образом, оценка, данная страстям, зависит от степени их подконт
рольности рассудку.
С терпимым отношением Фомы Аквинского резко
контрастируют бесчисленные отрицательные суждения
средневековых отцов церкви. Их мнения сводятся
к тому, что страсти — это смертный грех в глазах Бога.
В число
или чревоугодие, ярость или гнев, гордыня, алчность
или жадность, леность или медлительность, праздность, а также порочность или развращенность. Особенно
непримиримая борьба велась с похотью, сладострастием.
Очернение сексуальности берет свое начало в Средневе
ковье, и следы его заметны и поныне. Словом «похоть»
клеймили не только непосредственно сексуальное, но
и любое наслаждение, радости чувственной жизни, эро
тику, словом, все физическое. Чувства должны были
быть рафинированными: мужчина поклоняется своей
возлюбленной, почитает ее красоту и, презрительно
отвергая сексуальность, пренебрегает телом своей
избранницы. Фатальным образом любовь была постав
лена в один ряд со смертью и недугом. Эта несчастная
аналогия до сих пор причиняет множество страданий.
27
В
и греха перестала играть важную роль, которая отводи
лась ей в Средневековье. Тем не менее раскол между
моралью и страстью сохраняется до сих пор.
Шопенгауэр в своей книге «Мир как воля и пред
ставление», с одной стороны, торжественно провозгла
шает «волю к жизни» — «экзистенциальным влечением»
(нем. «Lebenstrieb»). Он пишет: «Все обращено и на
правлено на существование, на переживание его во всей
полноте», причисляя к жизненным силам не только волю
к самосохранению, но и половое влечение, этот «стер
жень экзистенциальных влечений». С другой стороны, согласно Шопенгауэру, данное влечение упраздняет
мирские беззаботность, веселость и безгрешность, заме
няя их на несчастье, а говоря словами самого Шопен-
гауера, «на беспокойство, меланхолию, удрученность, волнение и нужду». В связи с этим Шопенгауэр пришел
к известному «отрицанию воли к жизни», в чем, однако, мы с ним не можем быть солидарны.
Фридрих Ницше отчетливо различал в людях «долю
первобытности». В своей работе «Человеческое, слиш
ком человеческое» он недвусмысленно заявил:
«Алогичность страстей необходима для существова
ния». Согласно Ницше, моральные заповеди церкви «на
самом деле направлены против индивида и не желают
ему счастья». «Могущество моральных предрассудков
коренится глубоко в духовной
доносное, стесняющее, ослепляющее, вздорное».
Со следствиями вредного воздействия такого рода
предрассудков сталкиваются современные аналитики
и анализанды, стремясь освободиться от них в терапев
тическом альянсе. Приходится объединенными силами
бороться с «супер-эго», в котором концентрируются
28
нормы, приобретенные у родителей и общества и бессо
знательно порабощающие «эго». Психоанализ прежде
всего — «выведывание» норм, продиктованных общест
вом. Термин «выведывание» я заимствую тоже у Ницше.
Цель его — освободиться от влияния данных представ
лений или понизить степень их воздействия. Перефрази
руя знаменитое изречение Фрейда о том, что «ид должно
стать эго», можно сказать, что «супер-эго должно стать
эго». «Супер-эго», как сформулировал Фридрих Ницше,
«мешает мощным влечениям выходить наружу». Следо
вательно, им не остается ничего иного, как «оставаться
внутри, причиняя вред». Результат этого — психиче
ские расстройства и бездушие. Для того чтобы супер-эго
превратилось в эго, «должны получить по заслугам,—
пишет Ницше,— величайшие преступления психоло
гии», иначе говоря, необходимо признать: во-первых,
«что всякое отвращение обезобразили, уподобив греху», во-вторых, «что всякое сильное наслаждение заклей
мили как греховное», в-третьих, «что великим деянием
признают лишь самоотречение, самопожертвование», в-четвертых, «что любовь искаженно понимают как
самоотречение и альтруизм, между тем это приобре
тение или подарок от избыточно богатой личности», в-пятых, «что любовь представляют в виде наказания, счастье — в виде искушения, а страсти почитают дья
вольским наваждением».
Пациенты психоанализа доказывают своими жало
бами правоту Ницше. Больше всего они боятся заслу
жить осуждение аналитика за свои страстные желания, особенно тогда, когда выходят на поверхность вытесня
емые годами чувства: непреодолимая жажда нежности, эротики, сексуального удовлетворения, оргазма.