Любовь, опрокинувшая троны

– Оставь, Василий Иванович, – отмахнулся князь Пожарский. – Боярин Петр Басманов лучше пса цепного государя сторожит. Да и немцы, они ведь наших споров не ведают, даже с речью человеческой не в ладах. Токмо охранять и умеют. Хоть от правого, хоть от виноватого. Беды не попустят, не беспокойся!

– Хорошо, коли так! – перекрестился князь Шуйский. – Удачи тебе в походе. Славы ратной и побед поболее.

С этими словами Василий Иванович поднялся и отошел.

Не клюнул Дмитрий Пожарский – и ладно. Пусть и дальше лижет самозванцу сапоги, коли весь из себя такой преданный. Он ведь в Кремле не единственный служивый человек! К примеру, князья Куракин, Татищев, Головин, бояре Валуев, Осипов, Бегичев, Одоевский – отозвались. Но самое главное – французский наемник Яков Маржерет, всеми немцами командующий, откликнулся и «обеспокоился».

С наемниками дело иметь вообще проще всего. Пятьдесят рублей заплатил – и сражение за тобой.

Василий Иванович нисколько не боялся, что о его намеках донесут. Ведь князь ныне не злоумышлял против самозванца, а беспокоился о его благе и безопасности! Желал защитить от бунтовщиков! А догадываются сбившиеся возле Шуйского служивые люди о его истинных намерениях али нет, князя не беспокоило. Главное, просочиться в Кремль. Остальное – неважно.

Больше того, Василий Иванович знал, что о его подозрениях, о слухах про зреющий бунт, про народный гнев, царю уже успели неоднократно донести. Но самозванец только посмеялся. Он легко и просто бегал в Москву на торг, на карусели и качели, просто погулять, ходил без свиты и охраны, ничего не боясь, и был уверен в народной любви.

Наивный мальчик даже не подозревал, что настоящий, страшный «народный гнев» мнением народа никогда не интересуется.

30 апреля 1606 года

Подмосковье, Литовский тракт

Украшенная чеканным серебром карета, которую тянули двенадцать серых в яблоках лошадей! Конная стража, одетая в золоченые доспехи, в плащах из соболей, с поясами, сверкающими самоцветами! Радостные крики и низкие поклоны многих тысяч смердов и служивых людей, встреченных на дороге! А еще – тяжелое от драгоценных камней и золота платье, полная шкатулка самоцветов, наряды, дорогие украшения, почтительные слуги из знатных родов. И это – не считая всех оплаченных долгов ее семьи, мешков с деньгами, подаренной золотой посуды, коней, охапок самых ценных мехов… Осыпанная сокровищами с головы до ног, Марианна Мнишек наконец-то начала понимать упрямство своего отца. Похоже, и вправду лучше закрывать глаза в постели с уродливым мужем, но жить царицей, нежели любоваться красавчиком-супругом, оставаясь при том нищей шляхтичкой.

Млея от обрушившегося богатства и восхищения, девушка даже поклялась себе быть с супругом ласковой и нежной, дабы он не разочаровался в своем выборе.

Заплаченные за ее изящное тело сокровища стоили такой благодарности!

Снаружи протяжно завыли горны, ударили барабаны, покатился колокольный звон. Девушка приоткрыла занавеску, выглянула – и поняла, что наконец-то въезжает в сверкающую бесчисленными золотыми куполами и изразцовыми шпилями Москву. Бесчисленные толпы, радостные крики, смех. Будущие ее подданные бросали в карету цветы, зерно и украшали ее лентами, желали невесте долгие лета и детишек поболее, а улицы все тянулись и тянулись, сливаясь в бесконечность.

Наконец гулко загрохотал под колесами мост, карета въехала в самый Кремль, остановилась. Слуги подскочили, поставили к ступеням скамеечку с бархатной обивкой, откинули лесенку, открыли дверцу.

Мария поднялась, выглянула наружу, увидела бородавчатого коротышку и приветливо ему улыбнулась:

– Наконец-то мы встретились, мой любимый!

Царь Дмитрий подал ей руку, помог сойти на расстеленный прямо на земле персидский ковер, расцеловал в щеки и указал на алую парчовую дорожку, ведущую к дверям большого каменного здания, обликом очень похожего на монастырь:

– Пойдем, моя ненаглядная! Я познакомлю тебя с мамой.

«С мамой – вместо угощения с дороги? – мысленно удивилась хрупкая красавица. – В обители? Хотя… Если для русской царицы так полагается, то пусть будет мама и пустой желудок!»

Она подала уродцу свою руку и вместе с ним пошла по драгоценной парче к дверям храма.

Тем временем на подворье князя Шуйского все продолжали прибывать и прибывать холопы, призываемые со всех земель и усадеб. Русь большая, из иных краев до столицы по три месяца приходится добираться. Целыми возками подвозилось оружие: пищали, рогатины, сабли и бердыши. Даже пушки – Василий Иванович приказал доставить пять тюфяков из родной Шуи, оголив свой тамошний дворец перед возможными опасностями.

– Свадьба… Свадьба – это хорошо, – в задумчивости приговаривал он. – Свадьба – это толпа, суета, несуразицы, неразбериха. И никто никого не знает.