Любовь, опрокинувшая троны

– Увы, матушка, сама я отправиться на Ухру не могу, – посетовала монашка. – Надобно отправить туда уважаемую служительницу, каковая поручится в истинности моего запроса. Вестимо, для блага обители мне придется писать очень много грамот. Надобно будет закупить не меньше тюка выбеленной бумаги и чернил.

– Если построить новый корпус, обновить храм и возвести звонницу, на колокола может не хватить… – задумчиво ответила Алевтина.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем… – пообещала Ксения.

Женщины посмотрели друг другу в глаза. И обе отлично друг друга поняли. Ссыльной требовалась привычная, уютная жизнь и свобода рук, дабы заниматься своими делами – и ради этого она была готова взять нищий скит на содержание. Игуменья хотела превратить глухую дыру в богатую обитель – и ей не было никакого дела до разногласий своей новой послушницы с далеким, никогда не виденным ею государем.

Лишними в сем согласии были только двое приставов, обязанных следить за поведением крамольницы, ее унижением и угнетением, за ее пребыванием в скудости и голоде.

– Будем снисходительны к царским слугам, матушка, – перекрестилась инокиня Марфа. – Великие тяготы, что приходится им переносить, вынуждают воинов заливать усталость хмельной брагой.

– Господь велел прощать, – в тон ей ответила игуменья. – Не стоит попрекать ближних своих за их слабости, ибо сказано Господом нашим: «Пусть бросит камень тот, кто сам безгрешен». Не судите, и не судимы будете.

Божии сестры сложили на груди ладони и смиренно вздохнули.

– Я могу сама отвезти запрос на утварь, приложив к сему письму указание государя Бориса Федоровича о твоем пострижении, – сказала игуменья Алевтина. – Полагаю, заподозрить во лжи меня не посмеет никто!

– Тогда пойдем к ключнице, и я сейчас же составлю потребную грамоту, – согласно кивнула инокиня Марфа.

Игуменья отправилась в путь спустя четыре дня, прихватив с собою двух сестер, опытных в управлении лодкой. А еще спустя неделю вернулся из Костромы Ерема Блездун, привезя тяжелый мешочек с семьюдесятью рублями из торговой доли Ксении в деле купца Триброва.

* * *

Теперь ссыльная смогла наконец-то вздохнуть свободно и ничем себя не ограничивать: заказать добротного сукна и тонкого полотна, из которого трудница Полина сшила им обеим новые исподние рубахи и рясы, а также новые простыни и тюфяк, каковой набила уже пером, а не сеном. Кушать она стала больше рыбы вместо надоевших жидких кулешей и репы, запивать еду медовым сытом, а не водой.

Но главное внимание, конечно же, Ксения уделила письмам. Купец ничего не узнал о судьбе Федора Никитича, и потому инокиня Марфа отправила с рыбаком Еремой грамоты князьям Троегубовым, Черкасским, Сицким, князю Милославскому и Салтыкову.

Впервые в жизни Ксения оценила ценность пиров, что закатывал ее муж. Она знала почти всех знатных людей Москвы! И со всеми имела если не дружеские, то хотя бы добрые отношения, а потому могла надеяться на ответ.

Спустя месяц из Москвы вернулся Гаврила – гордый собою, в новом синем зипуне, все швы которого украшали желтые шелковые шнуры, и из них же были сделаны петли для пуговиц; на ногах у паренька сияли глянцем яловые сапоги.

Причалив к берегу, он вынес для божьих сестер большую корзину пряников, сам же, широко перекрестившись, словно на храм, низко поклонился Ксении:

– Подарок у меня для тебя, матушка Марфа! Князь Василий самолично молитвенник свой для тебя завернул. Сказывал, смирение тебе надобно и послушание, посты и молитвы. Сказывал, во многих ссылках, что ему довелось перенести, собранные в сей книге молитвы зело помогали ему тяготы и скудость преодолеть.

Сын рыбака, достав из лодки кожаный мешок, развязал узел, достал увесистый сверток, приблизился и с поклоном передал женщине.

– И как князь Василий? – приняла посылку монахиня.

– Накормил, напоил досыта, в покоях своих приветил, пять рублей дал в дорогу! – похвастался Гаврила, выпячивая грудь и разворачивая плечи.

Пять рублей – это, считай, пять коров ему подарили или двух коней добрых и крепких. Целое богатство!

– Больше ничего не передавал, не сказывал? – спросила Ксения.

– Просил за себя помолиться.

– Понятно, – угрюмо пробормотала монахиня. – Василий Иванович осторожен сверх меры, незнакомым гонцам писанных своей рукой писем и вестей не доверяет…

Ксения даже не догадывалась, что в то самое время, когда Гаврила доставил князю Шуйскому ее послание, в гостях у Василия Ивановича был князь Петр Буйносов. Тот самый Буйносов, что и разорил со своими слугами подворье бояр Захарьиных, повязав их самих и отправив в разные стороны в далекие узилища! Кого в Сибирь, кого на Северную Двину, кого на Белое озеро, кого на Онежское. Так что дом князя Шуйского был полон буйносовских холопов и просто лишних глаз. Потому Василий Иванович и поспешил быстро отправить гостя восвояси, пока никто не успел понять, откуда тот заявился. И даже наедине с рыбаком лишнего предпочел не болтать.