Любовь с алкоголем

Вдоль центральной стены бывшего спортивного зала — может, даже катка для роллеров — на возвышении, за перилами, трое портящих пластинки выбрасывали правую руку со сжатым кулаком вперед, не забывая выкрикивать в микро призывы. Черные были в кепках задом наперед, в майках поверх свэт-шорт[43], в жутких сникерсах, казавшихся на три размера больше нужного. Вообще, они были похожи на лыжные ботинки, и в них, видимо, было жарко — их не шнуровали: языки торчали, шнурки болтались.

В центре зала так же одетые люди отплясывали брэйк. Кто как мог. У некоторых получался русский танец — шпагаты, подпрыгивание вприсядку с выбрасыванием ног вперед, отжимания с хлопком, между грудью и полом, в ладоши. Как танцоры из ансамбля Моисеева. Этот ансамбль, приезжая на гастроли, выступал только в Эбель театре — потому что в зале напротив — дешевле, больше, современней — владелец был американцем… украинского происхождения.

Вокруг танцующих стояли, создавая замкнутое кольцо, зрители — ожидающие своего выхода, ребята с опущенными на глаза капюшонами, вызывающие ассоциацию с ниггер-киллер из Центрального парка в Нью-Йорке. У большинства на левом запястье светились фосфорные зеленые браслеты. Но большинству, видимо, не было и 18.

— Наташка, ты ку-ку! Что мы с тобой здесь делаем? Здесь одни дети! Да к тому же черные! Нас тут побьют! — Славица стояла у колонны, обхватив ее рукой в красном браслете — за 21 год, — в другой руке — пластиковый стакан с водкой-орандж. — Мне даже как-то стыдно… Мы тут как старухи!

Русская Наташка — давняя подружка, сестра Володьки «на крэке», сейчас он, правда, лежал в госпитале после очередной «о.д.»[44] — невозмутимо хмыкнула: «Я сама тут первая кого хочешь побью! Но я же для дела здесь… На пластинках весь этот рэп цивилизован толстопузыми продюсерами, интересно посмотреть, как это в жизни…»

Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! — говорил один из царапщиков.

ПРАВИЛЬНО! ПРАВИЛЬНО! ПРАВИЛЬНО! ПРАВИЛЬНО! ПРАВИЛЬНО! — время от времени орал басом другой, и третий, не портящий главную пластинку, повторял основной текст:

ГДЕ БЫ ТЫ НИ БЫЛ, ТЫ ВСЕ РАВНО В ГОВНЕ! ЧТО БЫ ТЫ НИ ДЕЛАЛ, ТЫ ВСЕ РАВНО В ГОВНЕ! КУДА БЫ ТЫ НИ ЛЕЗ, ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ В ГОВНЕ! ПРАВИЛЬНО! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! В ГОВНЕ! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! В ГОВНЕ! ПРАВИЛЬНО! Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! ПРАВИЛЬНО! ЕШЬ ГОВНО! ПРАВИЛЬНО!

— Наташка! Ты хочешь поесть говна? Правильно! А чего им еще делать?.. Если бы я была черной, я бы каждый день мочила кого-нибудь. Но даже не белого, не-а. Корейца или филиппинца. Когда я не жила еще с Раечкой, но приезжала к ней в гости, в ее районе встречались черные. Сейчас же там одни корейцы — ликер-сторз[45], супермаркеты, мини-маркеты, прачечные, ремонт часов и обуви: все принадлежит корейцам! А черных отодвинули подальше, то есть поближе к даун-тауну. И они, рожденные здесь… в говне! Правильно! — кричала уже Славка, вторя царапщикам.

В поисках собутыльника Славка заманила к себе в гости русскую Наташку. Они чем-то были похожи — любили «выступать» в поддатом состоянии. Наташка в шкафу у Славицы нашла ее джинсы с дырой на колене, порвала еще больше и заставила скуластую девушку надеть. Так же была надета длинная майка, подпоясанная ремнем из алюминиевых пластин, а поверх короткая сатиновая куртка. Волосы были стянуты кожаной лентой. «Во! Как раз для рэпа!» — сказала Наташка. На них все равно смотрели, как на забредших куда-то не туда. И все здесь было куда агрессивней, чем на пластинках. Будто в сыром еще виде, не для слушателя. Не для радио. Тем более что по радио слово «говно» орать было нельзя. Нельзя было визжать наперебой «факю» по радио, то, что делали как раз царапщики. Просто по очереди орали в микрофоны «ФАК Ю!»

— Многозначительный текст! Похоже на советских диссидентов. Главное было прокричать, что СССР — ГОВНО! и ФАК ИТ! то есть разрушим… — Наташка поморщилась и глотнула пива из своего пластикового стаканчика.