Но это сугубо спекулятивное мнение, оценочное суждение, бытующее в коллективном знании. Бессознательное же реагирует «более естественно». Всякое рациональное техническое развитие нас не обманывает: по-прежнему одна лишь женщина обладает таинственной способностью природной продуктивности, той близостью к природе и к жизни, той способностью постигать живые процессы непосредственно и инстинктивно. А потому женщины становились и становятся провидицами, пророчицами, правительницами, они дают надежду на жизнь куда боле прочную, чем мужчины, которые не очень-то уверены в себе, зато любят играть со смертью и разрушением.
В мужском бессознательном ощущение превосходства женщины, зависть к ее способности к естественной продуктивности присутствуют до сих пор (а в женском бессознательном прячутся гордыня и представление о превосходстве над мужчиной).
Ветхий Завет – это исторический документ, сам по себе предельно четко выражающий мужские патриархальные чувства и поэтому ставший главным литературным обоснованием патриархальности в европейской и американской культуре. В нем чувства и убеждения патриархального общества отражены, можно сказать, хрестоматийно: мужское общество ставит себя выше женщин, и не удивительно поэтому, что проблема продуктивности и творчества также получает в этом тексте исключительно мужское освещение.
Ветхий Завет столь «мужественен» потому, что, будучи основополагающим текстом еврейского монотеизма, он является свидетельством победы над женскими божествами, над пережитками матриархата в общественном строе. Ветхий Завет – это триумфальная песнь победившей мужской религии, гимн во славу уничтожения остатков матриархата в религии и обществе.
«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста
Прежде чем углубиться в подробности мужского творения, следует рассмотреть чрезвычайно мужской характер приведенного выше отрывка.
Первый акт творения – это появление света. Всегда и везде свет выступает символом мужского начала (ср. глубокие исследования Бахофена по этому поводу), так что вполне понятно, почему в этом описании творения свет трактуется как исток мироздания. Но все же остатки древних, изначальных представлений о мироустройстве можно отыскать даже в этом, сугубо мужском описании творения. (Можно заметить, что Господь все еще предается размышлениям, возлежит на примордиальной матери, но упоминаются только ее символы, а не сама Великая Мать, и Бог-мужчина предстает единственным творцом мира – через слово.)
Та же «противоестественная» тенденция к умалению и даже устранению женщины из истории обнаруживается еще более явно и зримо во втором повествовании о сотворении мира [Быт. 2:4 и след.].
Если в первом рассказе сотворенный человек является одновременно «мужчиной и женщиной» по образу и подобию Божию (пережиток древнего представления о двуполом божестве), то во втором повествовании на свет исходно появляется один только мужчина. Впрочем, здесь тоже былые верования искоренены не полностью; ср.: «Но пар поднимался с земли и орошал все лице земли. И создал Господь Бог человека (Адама) из праха земного