Любовь, сексуальность и матриархат: о гендере

Себялюбие является одним из видов алчности. (Немецкое слово Selbstsucht

[пристрастие к себе] весьма метко выражает это качество, общее для всякого

Sucht

, то есть для всякого индивидуума.) Как и любая алчность, оно содержит элемент ненасытности, которая никогда не позволяет эгоисту получить истинного удовлетворения. Алчность – бездонная яма, истощающая человека бесконечными и безуспешными попытками удовлетворить потребности. Это замечание подводит нас к ключевому моменту: скрупулезный наблюдатель заметит, что, хотя эгоистичный человек всегда озабоченно интересуется собой, он никогда не бывает удовлетворен – не ведает покоя и постоянно движим страхом не получить достаточно, что-то упустить, чего-то лишиться. Он полон жгучей зависти ко всем, у кого чего-то больше. Если мы приглядимся еще внимательнее, особенно к бессознательной динамике, то обнаружим, что этот тип людей, в сущности, не любит себя, а испытывает к себе глубокую неприязнь. Загадку такого мнимого противоречия нетрудно разгадать. Эгоизм коренится именно в недостатке теплоты к самому себе. Человек, неприятный самому себе, не одобряющий себя, находится в состоянии постоянной тревоги о своем Я. Ему недостает внутренней уверенности, которая может существовать лишь на основе искренней теплоты и утверждения. Ему приходится хлопотать о себе, с жадностью добиваться всего для себя, поскольку его собственному Я фундаментально недостает уверенности и удовлетворенности. То же самое верно и в случае так называемой нарциссической личности, которая чрезмерно занята не столько добыванием чего-то для себя, сколько восхищением собой. Хотя на поверхности кажется, что эти личности сильно влюблены в себя, на самом деле они себе неприятны, а их нарциссизм, как и эгоизм, просто сверхкомпенсирует фундаментальный недостаток любви к себе. Фрейд отмечал, что нарциссическая личность отвращает свою любовь от окружающих и обращает ее на себя. Хотя первая часть этого утверждения верна, вторая является заблуждением. Такой человек не любит ни других, ни себя.

Этот механизм будет проще понять, сравнив его с гиперопекой и чрезмерной заботой о других. Будь то излишне радетельная мать или слишком заботливый муж, достаточно внимательное наблюдение всегда обнажает один и тот же факт: хотя рассудком эти люди полагают, что очень любят ребенка или мужа, на самом деле они испытывают по отношению к объектам своей заботы старательно вытесняемую неприязнь. Они чрезмерно пекутся о них, потому что вынуждены компенсировать не просто отсутствие приязни, а подлинную неприязнь.

У проблемы эгоизма есть еще одна сторона. Является ли самопожертвование предельным выражением бескорыстия, и, с другой стороны, может ли человек, который любит себя, принести эту величайшую жертву? Ответ полностью зависит от того, о каком самопожертвовании идет речь. Существует тип самопожертвования, на который особенно упирала в последние годы фашистская философия. Индивидуум должен посвятить себя чему-то внешнему, более масштабному и ценному – вождю или расе. Сам по себе человек – ничто, актом самоуничтожения во имя высшей силы он исполняет предначертание судьбы. В этой концепции жертвование собой ради чего-то или кого-то большего, чем сам человек, является как таковое величайшей достижимой добродетелью. Если любовь к себе, а также к другому, означает фундаментальное утверждение и уважение, то эта концепция находится в явном противоречии с идеей любви к себе. Но есть и другой вид самопожертвования: если кому-то понадобится отдать жизнь за идею, ставшую частью его самого, или за любимого человека, эта жертва может быть крайним выражением самоутверждения (конечно, утверждения не своего физического Я, но Я в смысле ядра совокупной личности). В этом случае жертва не является целью сама по себе; это цена, которую необходимо заплатить за реализацию и утверждение самого себя. В последнем случае самопожертвование опирается на самоутверждение; а то, что можно назвать мазохистским самопожертвованием, проистекает из недостатка любви и уважения к себе; оно по сути своей нигилистично.