Любовь за деньги и без

Я не выдержала и зааплодировала. Моему примеру последовали почти все присутствующие.

— Сволочь ты все-таки! — всхлипнул старший Студнев, поняв, что ни от кого не дождется сочувствия. — У меня сын умирает, а ты…

— Не спеши хоронить Ваську, — велел Витек строго. — Твой сын — парень сильный, да и врач божится, что они его на ноги поставят.

— Когда ты с врачом-то успел поговорить?! Меня к нему не пустили…

— Еще бы! Врачи, знаешь ли, очень ценят свое время и не тратят его на общение с алкашами.

— Да что ты несешь?! Я совсем немного принял! Мне это как слону дробинка! Неужели не видишь?

— Еще как вижу, — хмыкнул мой защитник. — И все присутствующие тоже. Ты принял на грудь не меньше бутылки вискаря. Нашел время, ничего не скажешь! У тебя ребенок в аварию попал, а ты устроил себе праздник непослушания…

— Так я ж с горя! — Я не верила глазам: Студнев-пер, похоже, покраснел. — Я ж…

— Ты… — Витек использовал несколько очень энергичных матерных выражений, — чуть девочку не убил и санитарку едва до инфаркта не довел. Просто чудо, что обошлось без жертв, а вот разрушений избежать не удалось: ты разбил казенный плафон. И не где-нибудь, а в коридоре, где расположена палата, куда положили твоего сына! Вильгельм Телль, блин! Робин Гуд недорезанный! Нашел время-место для упражнений в стрельбе!

А вот сейчас глаза меня точно не обманывали. Депутат действительно покраснел — совершенно багрово, превратившись в самую настоящую свеклу.

Созерцание столь дивной картины придало мне сил, и я поднялась на ноги. Чтобы не упасть на качающемся полу, оперлась рукой о стену. Обретя наконец устойчивость, огляделась в поисках сумки — к счастью, лежавшей совсем рядом — и, с трудом нагнувшись, подобрала ее. А вот туфли, увы, обнаружить не удалось. Пришлось плюнуть на приличия и обратиться к незнакомцу босиком, надеясь, что безукоризненная вежливость компенсирует досадный недочет в моей внешности:

— Виктор… простите, не знаю вашего отчества…

— Для такой красивой девушки — просто Виктор! — отчеканил он.

Ах ты сволочь! Я очень хорошо представляла, насколько кошмарно сейчас выгляжу, но не собиралась никому позволять над собой издеваться. Поэтому я сильно смутилась и захлопала глазами:

— Ой, что вы! Я не могу обращаться без отчества к человеку в три раза старше себя. Это просто неприлично…

На самом деле мерзкому хаму на вид было лет сорок-пятьдесят и находился он в прекрасной форме, особенно по сравнению со старшим Студневым. Но на войне как на войне.

К моему несказанному удовольствию, наглый гад по-настоящему смутился и даже расстроился. Покраснел до корней волос и пробормотал смущенно:

— Ну, если вам так удобнее — тогда Виктор Петрович!

— Гораздо удобнее, Виктор Петрович! — пропела я с наивно-дружелюбной улыбкой, а затем задушевно осведомилась: — Скажите, пожалуйста, кем вы приходитесь Анатолию Алексеевичу Студневу?

— В каком смысле?! — Он снова растерялся.

— Вы случайно не его адвокат? — мой голос звучал сейчас слаще самого лучшего меда. — Если да — все дальнейшее будет гораздо проще. Лишь несколько минут назад господин депутат покушался на мою жизнь — другими словами, пытался убить. Спускать происшествие на тормозах я не намерена, причем не ради себя, а ради других людей, в которых Анатолий Алексеевич тоже может захотеть пострелять.

— Не убить, а напугать, — в глазах мерзкого Витька промелькнуло злорадство. — Это не боевое оружие, а стартовый пистолет. Все, что вам угрожало, если бы Толька не промахнулся, — очень трудно смываемое пятно краски на вашем прекрасном лице. Посмотрите внимательно! Выстрел даже не повредил лампу — только закрасил, потому-то ее свет и стал сейчас темнее, чем прежде. Разбит лишь плафон.

Подняв глаза к потолку, я вынуждена была согласиться с гнусным наглецом.

— Вы абсолютно правы, Виктор Петрович, — моя улыбка сейчас освещала больничный коридор гораздо лучше злополучной лампы. — Проблема тут лишь одна, но огромная: Анатолий Алексеевич не предупредил об особенностях своего оружия ни меня, ни тетю Тоню. Наоборот, наведя на меня пистолет, он заорал: «Отправляйся в ад!» Так что мы обе были абсолютно убеждены, что в руках у народного избранника находится боевое оружие, и приготовились к смерти. Вообразите, пожалуйста, что произошло бы, если хотя бы у одной из нас — или у обеих — было слабое сердце…

— Девушка, милая, — вздохнул Витек, — так я Толика и не оправдываю, хотя, согласитесь, в данный момент он находится в тяжелейшей жизненной ситуации.

— Это не дает никому права стрелять в людей, — ответила я угрюмо. — Я, между прочим, в Склиф тоже не на шопинг пришла.

— Но, сами понимаете, — запел змей-искуситель, — доказать полиции правонарушение Анатолия Алексеевича вам будет очень и очень непросто. Так зачем же усложнять жизнь себе и другим? Давайте решим дело полюбовно. Поверьте, мой друг с удовольствием возместит вам обеим и материальный, и моральный ущерб…

— Ни-ког-да! — отчеканил Студнев-пер. — Ни копейки не заплачу ни этой, ни той… — матерные характеристики меня и тети Тони не блистали оригинальностью, но были очень хлесткими.