Люди и боги. Избранные произведения

Она была больная из санатория. Время от времени она украдкой уходила из санатория и гуляла по диким горам, по снегу. Врачи, которые уже не надеялись на ее выздоровление, разрешали ей всякие вольности в оставшиеся ей считанные дни. Она была еще очень молода, лет восемнадцати — девятнадцати, с длинными русыми косами, с глубоко сидящими синими глазами, из которых уже со всей серьезностью глядела близкая смерть. Но молодые, свежие губы радостно улыбались… И вся она производила впечатление высокого, цветущего, срезанного цветка туберозы. Я до сих пор не знаю, было ли ей известно, что дни ее сочтены, или нет, — она была весела, ей так хотелось жить. Одна, с распущенными волосами, в белом жакете, с длинной тростью в руке, она шла в гору, будто искала свое счастье, которое где-то потеряла…

Я встретился с ней на вершине горы, у замерзшего пруда, меж кустов, обложенных подушечками снега. Мы тут же познакомились. И, словно давно ожидая этой встречи, взялись за руки и вместе стали подниматься.

Солнце заливало вершину горы, и белый снег под щедрыми лучами яркого солнца распространял столько света, что казалось, будто на вершине горы разлито необъятное море. Она, веселая, полная жизни, тянула меня за руку вверх. Кругом в этом снежном мире не было ни живой души. Нам казалось, что мы забрались на самую грань миров, попали в царство льда… Сейчас гора поднимется, и миры будут засыпаны снегом…

И когда девушка увидала массы снега, разлегшиеся у источника, низвергавшегося в пропасть, она простерла руки и воскликнула:

— Боже, как хорош мир!

И долго после этого молчала…

Время от времени мы встречались, гуляли вдвоем. И всегда она была весела, но все же что-то скрывала. Тайну, которая была нашей, и ничьей больше… Ни разу она не упоминала ни о том мире, из которого пришла сюда, ни о том, в который собирается… Когда ей становилось холодно в горах, она мягко прижималась ко мне, очень мягко и очень тепло. Голову прятала, как ребенок, у меня на груди, будто хотела спрятаться во мне.

Словно добрый, светлый ангел, явилась она на моем пороге:

— Пойдем! — сказала она и протянула мне руку.

Я закутался в шубу и пошел с ней.

Ночь была светлая, ясная. Половина луны без единого пятнышка стояла над горой, с головы до пят одетой в ослепительно-белый хитон и хранящей свою тайну… Воздух был прозрачен и морозен. Звезды четко выделялись на бархатно-черном небе, казалось, что им тесно, так густо ими был усыпан небосвод. Девушка была очень весела. Она ничего не говорила и только очень тепло пожимала мою руку и тянула за собой. Мы шли долго. Снег поскрипывал под ногами, и окружавший нас молчаливый белый мир внимательно прислушивался к шагам двух молодых блуждающих душ… В домишках давно уже погасли лучинки, черные тени ложились поверх белого сияния ночи на жалкие лачуги, и вокруг нас стояла такая тишина, что казалось, будто кто-то идет за нами следом и считает наши шаги.

Время от времени с высокого неба срывалась и падала звезда. За секунду она проделывала путь вокруг земли и где-то гасла. Девушка с грустью следила за гаснущими звездами. Взяв меня за руку, она глубоко заглянула в мои глаза и, скорее весело, нежели с грустью, спросила:

— А правда ли, дети говорят, будто у каждого человека есть на небе звездочка и когда звездочка падает с неба, жизнь человека гаснет?

— Это малые дети рассказывают.

Она затихла на минуту.

— То, что рассказывают дети, иногда бывает очень правильно. Не правда ли? — спросила она с подкупающей детской улыбкой.

— Так моя мама говорила…

— А куда же деваются умершие звездочки?

— Туда же, куда деваются умершие души.

— После смерти обнаженные души моются в холодной воде, прежде чем подняться на суд божий.

— Там же принимают купель и упавшие звезды.

Она умолкла на минуту.

— Вот, вот падает звезда! — показала она пальцем. — Может быть, это моя? Погоди, погоди! — махнула она мне рукой и побежала вдогонку упавшей звезде.

Я остался один в этой светлой ночи среди звезд и снега.

С тех пор я ее больше не встречал.

Мать

Роман

Пер. И. Гуревич

Часть первая

Глава первая

Отец, мать и остальные члены семейства

Отец разучивал канонический напев книги Эсфирь[57].

Время было перед праздником пурим[58]. Перед праздником пурим, после долгой трудной зимы. На дворе таял снег, оплывала плотная жесткая шуба зимы, и белому свету стало открываться все, что было скрыто под снегом. Земля набухла, немощеная улица заплыла грязью так, что невозможно было перейти с одной стороны на другую. Разверзлись замерзшие «моря», большие и малые, широко разлились, и люди могли только перекликаться друг с другом — иную связь между обеими сторонами улицы установить было невозможно.