Люди и боги. Избранные произведения

В соседней камере сидел молодой человек. Четыре безмолвные стены, вырвавшие из числа лучших дней его жизни восемь месяцев, не смогли еще погасить его молодые чувства. Жизнь в нем как бы уснула на время… Проснувшись утром, он подолгу лежал и вспоминал сцены своих детских лет, улыбавшиеся ему, как во сне, или наблюдал за красной коровой, которая паслась на лужайке перед тюремным окошком, и удивлялся каждому ее движению. Энергия, которая скапливалась в нем, не находя для себя выхода, словно дремала внутри, и человеку стало безразлично, светит ли на улице солнце или идет дождь… Однако достаточно было слабого ветерка, чтобы разбудить в нем уснувшие чувства, заставить молодую кровь струиться в жилах с горячностью молодости…

Этим ветерком была она…

Он слышал ее шаги, прислушивался к каждому движению, чувствовал, что за стеною живет живое существо… Оно тоскует, оно жаждет чего-то… И он, подобно собаке, ночи напролет лежал у стены и слышал, казалось ему, даже как она подымает руку, как распускает полосы или собирает их вокруг шеи… Вот она натягивает на себя одеяло… Ветерок обдувает ее обнаженную шею, раздувает волосы, вот она зарывается лицом в подушку…

Фантазия рисовала ему эту девушку: она небольшая, тонкая, легкая… Благородством дышит каждая ее черта… На ней черное платье. У нее черные шелковистые волосы, всегда удивительно чистые и прохладные… Она сидит, поджав ноги, как котенок, на своей койке и играет своими длинными и прохладными волосами… Она улыбается, будто хочет что-то сказать, когда прячет свои не то стыдливые, не то озорные черные глаза, влажные, под густыми черными бровями. И вся она тихая, спокойная, как тихая песня… Лицо ее не выражает никаких желаний, но про себя, скрытно, эта тихая девушка живет какой-то тайной… И тайна эта не от мира сего… Она скрывается за железными дверьми… И никому-никому не проникнуть туда, не разделить с ней этой тайны…

Он видел ее в шопеновском ноктюрне: однажды в сумерки она его напевала. Он видел молоденькую сосновую рощу… Ранняя осень. Молодые сосенки тянутся высоко в небо, простирая свои крылья-ветви и отбрасывая тень. Сумерки. Грустно заходит ярко-красное солнце, озаряя лес раскаленными бликами. За рощей высится покинутый замок, стены которого печально отражаются в голубом зеркале воды, играющей под лучами заходящего солнца. От замка к молодой сосновой роще ведет запущенная белая тропа. Безмолвно бредет по тропе меж сосен девушка. Она идет босиком, и из-под черного платья мелькают ее белые ступни. Черное птичье перо украшает ее волосы… Величественно и молча ступает она по тропе из чуждого мира в чуждый мир…

Он выстукивал по стене пальцами, говорил о своей любви к ней: «Кто ты? Скажи. Я чувствую, что ты молода и прекрасна, и я люблю тебя… Я силен, как лев, я ночью сломаю разделяющую нас стену и приду к тебе. Я возьму тебя, как птичку, к себе на грудь, удеру с тобой, уйду далеко-далеко… Жди меня, пташка, жди…»

Она слышала стук пальцев, но не понимала, что он хочет сказать. Чувствовала, что за стеной кто-то горячо взывает к ней, что чей-то голос обращается к ней, зовет, зовет!..

Она лежала у стены, вслушивалась в перестук пальцев, понимала, что это песнь, песнь любви. Ей казалось, что она слышит слова, умирающие в толще тюремных стен, слышала биение сердца, сердца, отданного ей…

Тогда и она дрожащими пальцами водила по стене, будто пытаясь покрыть стену волной любви.

Он слышал песнь ее пальцев.

«Приходи… Жди меня, любимый. Я чувствую тебя, чувствую, кто ты. Жди, я сломаю стену и приду к тебе…»

Так две души, разделенные стеной, пропели жизнь свою…

Она уже успела привыкнуть к нему, не зная, кто он и каков он: молод или стар, женат ли, имеет ли детей, — она знала только то, что за стеной — душа, тоскующая по ней, и что ее душа тоскует по нему. Чувствовала, что по ту сторону стены живет сердце, которое бьется ради нее.

Когда наступала ночь, девушка садилась на пол у стены и стучала пальцами, желая узнать, не сидит ли и он у стены. Так просиживали они долгие часы. Он, стуча пальцами, рассказывал ей о своей любви, утешал ее, говорил ей слова — глубокие, искренние. Она не понимала, но чувствовала его сердце, его душу. Она склоняла голову к стене, будто хотела положить ее к нему на колени, выстукивала ритмический рисунок песни. После этого у нее на душе становилось так легко, что она поднималась с пола и начинала шагать по камере. И страшное здание тюрьмы в эти минуты чувствовало чистую душу, обитавшую в его стенах. И каждый заключенный следил за ее шагами и вместе с нею пел то же, что пела она…

И неожиданно произошло то, что заставило вздрогнуть все мрачное здание тюремного замка.

В крошечное окошко камеры один из политических заключенных видел, что на холме тюремного двора сооружают виселицу. В тишине беспросветной ночи тюрьма долго перестукивалась, и звуки, словно капли дождя, падали во тьму. Так заключенные передавали друг другу весть о том, что готовят виселицу. И всю ночь в этом страшном доме звучало жуткое слово «виселица».