Люди на войне

Дневник уникален по нескольким обстоятельствам. Во-первых, по хронологическому охвату и объему записей: он начинается с последних предвоенных месяцев 1941 года, завершается возвращением из Германии, где автор служил в оккупационных войсках, осенью 1946 года. Собственно, Владимир Гельфанд и после войны продолжал вести дневник, но вел его уже не столь систематически, да и события, в нем описанные, интересны скорее как история повседневной жизни советского человека второй половины 1940‐х — начала 1980‐х годов. То есть как уже совсем другая история. Оговоримся сразу: дневники столь широкого временного охвата встречаются, хотя и нечасто. Например, дневники Николая Иноземцева и Бориса Суриса. Однако Николай Иноземцев служил в артиллерии большой мощности, которую задействовали преимущественно при наступательных операциях и которая располагалась сравнительно далеко от передовой. Вследствие этого автор большую часть войны провел в тылу, в ожидании наступления. Борис Сурис был военным переводчиком при штабе дивизии и по роду службы бывал на передовой нечасто. Гельфанд же — и это еще одна черта, позволяющая счесть его дневник уникальным — был минометчиком, во время боевых действий находился практически на самом «передке»; впереди была только пехота. Служба в артиллерии большой мощности предполагала наличие определенного образовательного уровня, не говоря уже о штабной работе; поэтому окружение Гельфанда существенно отличалось от окружения Иноземцева или Суриса. Это самый что ни на есть «простой народ»; среди его сослуживцев было немало весьма малограмотных, а то и просто неграмотных, за которых Гельфанд иногда писал письма. В-третьих, и это, возможно, самое важное: дневник беспрецедентен по откровенности. При чтении дневников нередко ощущается некий внутренний ограничитель: их авторы как бы предполагают постороннего читателя и нередко пишут, словно ориентируясь на него. Случай Гельфанда принципиально иной: временами текст дневника тяжело читать: автор описывает собственное унижение, порой — неблаговидные поступки. С не имеющей аналогов откровенностью он описывает свои сексуальные проблемы и «победы», вплоть до физиологических подробностей.

Уникален дневник и еще в одном отношении: это, пожалуй, единственный известный в настоящий момент текст, подробно описывающий «труды и дни» офицера Красной армии в оккупированной Германии в 1945–1946 годах, его взаимоотношения с немцами (в особенности — с немками), без каких-либо умолчаний и оглядок.

Автор дневника, несомненно, относится к категории графоманов. Не писать он не может, пишет постоянно, при любых условиях. Пишет письма родным и подругам (в основном школьным; впрочем, если где-то случайно знакомится с девушкой, она тоже попадает в список его корреспондентов), пишет стихи, статьи в газеты (настоящие и стенные). Пишет письма для сослуживцев, которые не в ладах с грамотой или же хотят, чтобы им написали «красиво»:

Несколько дней подряд пишу письма другим лицам. Вот Петру Соколову, нашему командиру роты, написал два письма для его девушки Нины. Потом Калинин попросил ответить его дочурке маленькой, которая просит прислать статью в местную стенгазету, а он не знает, как лучше ответить, чтобы не обидеть ее чувств. Раньше Рудневой девчурке написал. Глянцева жене — два письма, Чипаку — письмо домой и т. д. (15.01.1944).

Но главное — Гельфанд ведет дневник, который называет своим «другом» (07.11.1941). Через год с лишним он пишет, обращаясь к дневнику:

Дневник, приятель дорогой! А я сегодня пил чай из кореньев! Сладкий, как с сахаром! Жалко, тебе не оставил! Но не беда — тебе достаточно понюхать запах корней — вот они, в руках у меня, чтобы ты убедился в правдивости слов моих. А зачем тебе иные сладости кроме моих, ведь ты переживаешь все наравне со мной — и радости, и горести те же (03.09.1942).