Люди ночи

«Я сошел с ума», – подумал он, но рукоплескания были громовые. Хансард глянул за кулисы. Там было темно, пугающе. Он не знал, ждет ли там кто-нибудь, но не мог заставить себя пойти в ту сторону. Высота сцены была всего фута четыре. Он легко с нее спрыгнул. Некоторые зрители удивленно смотрели в его сторону. Не обращая на них внимания, он двинулся прямиком к Эллен, взял ее под руку и потащил к выходу.

– Идемте, – сказал он ей и улыбнулся зрителям, махавшим ему рукой.

– Где доктор Бак?

– Убит, – ответил Хансард, по-прежнему улыбаясь и чувствуя, как взмокли подмышки. – Идемте же.

У книжного киоска в нескольких шагах от двери путь им преградил приземистый мужчина в тренчкоте. Он сунул руку в карман.

У Хансарда похолодело под ложечкой. Он вспомнил про пистолет убийцы у себя в кармане. Так что он сделает? Устроит перестрелку здесь, в театральном фойе?

Приземистый человек вытащил книгу в бумажной обложке. Это были «Жизни на мерзкой сцене» Клода. Мужчина что-то сказал – Хансард не разобрал слов за стуком крови в ушах. Он взял книгу, Эллен протянула ему ручку. Он написал на форзаце: «С наилучшими пожеланиями. Клод Бак» и сунул книгу обратно. Мужчина кивнул, улыбнулся и пошел своей дорогой.

Хансард зашагал дальше, по-прежнему ведя Эллен под руку. Стены как будто накренились, как в старом немецком кино про сомнамбул и смерть[83].

И внезапно они оказались на улице. Холодный вечерний воздух привел Хансарда в чувство. Он глянул на Эллен. Она казалась чудовищно прекрасной и беззащитной. Легкая мишень.

– Куда теперь? – спросила она.

Он не хотел, чтобы она погибла.

– В машину. И ехать отсюда.

Они свернули на боковую улочку к подземной парковке. В свете фонарей их тени лежали перед ними, черные на сером; Хансард подумал о следящих камерах, о глазах за оптическим прицелом, о дуле под глазами.

– Я поведу, – сказала Эллен и усадила его на пассажирское сиденье.

Она завела машину, заплатила сторожу за парковку, вырулила в серые ночные улицы.

– Куда вы хотите ехать?

– Господи, не знаю.

– Минуту назад вы отлично импровизировали.

– Вы шутите.

– Да, Николас, – мягко ответила Эллен. – Шучу.

Тут Хансард все-таки тихонько рассмеялся оттого, что напряжение отпустило, а когда наклонился вперед, пистолет вдавился в живот, и Хансард снова похолодел. Он двумя пальцами вытащил пистолет и бросил на пол машины.

– Совершенно не могу соображать. – Он закрыл глаза и потер их руками. – У вас есть какие-нибудь мысли?

– Само собой. – В ее голосе слышалось возбуждение.

Они остановились в Лестере, всего в полутора часах езды от Лондона, и выбрали самый большой, самый непримечательный международный сетевой отель, какой им попался. Устроившись в прохладном номере среди ламината и синтетики и заказав кофейник растворимого кофе, Хансард сел, нагнулся и позволил Эллен размять ему плечи.

– Говорите, – приказала она.

– О чем?

– О чем угодно. Просто говорите. Расскажите о своей жене.

– Вы правда…

– Да, правда. Расскажите мне о ней. Я хочу знать.

«От воздержанья и с ума сойдешь», – подумал Хансард и начал говорить.

– Это могла бы быть не Луиза, – сказал он. – Первую женщину, которую я любил так, что мог бы на ней жениться, я потерял по глупости и нерешительности. И все следующие годы я думал: что ж, случай стучится лишь раз, и все такое. Я так себя в этом уверил, что чуть не пропустил свою будущую жену. Потому что Луиза любила меня настолько, что не стала бы удерживать, будь я не уверен… Похоже на шекспировскую комедию, да? Комедию ошибок.

– Продолжайте, – сказала Максвелл.

– У Луизы был рак тазовых костей и нижней части позвоночника. – Он глядел мимо Максвелл, куда-то вдаль. – Иногда, если ее не мутило от терапии… мы могли заниматься любовью. Если я был очень, очень осторожен. Иначе она кричала.

– От боли, вы хотите сказать.

– Да, конечно, я именно об этом.

– Насколько я знаю, в нежности ничего плохого нет. Последний раз, когда я интересовалась, она стремительно набирала популярность.

– Я не был нежным. Просто боялся.

– У вас была любовница?

Хансард пристально посмотрел на нее. Она сидела очень спокойно, чуть приподняв брови.

– Нет, – ответил он.

– Воображаю тогда, как вы были нежны.

– Иногда она кричала, даже когда я к ней не прикасался. По ночам.

– Чего ради вы себя мучаете?

– Просто хочу объяснить вам, как это было, вот и все. Проклятие историка. Мы отчаянно хотим знать, как это было по-настоящему в какую-то давно прошедшую эпоху, каково было Бесс из Хардвика рядом с Марией, когда та вышивала и плела заговоры[84], и мы сбиваем башмаки и просиживаем часы над неудобоваримыми манускриптами и еще более неудобоваримыми современными книжками и думаем, будто ухватили истину, и тут приходит реальность, самая что ни на есть неподдельная, и вы не знаете, отчего у меня словесный понос?

– Самая убедительная моя гипотеза – что вы сексуально возбуждены, доктор Хансард.

– Превосходная догадка, доктор Максвелл. А вы?

– В разумной мере.

– Всегда в разумной мере.

Мгновение они смотрели друг на друга, потом Максвелл сказала: