Люди с чистой совестью

Много и очень внимательно беседовал я с этим переводчиком. Хотелось хоть что-нибудь узнать о судьбе комиссара и Ковпака. Этот глазастый фольксдейч из бессарабских немцев-колонистов — странная помесь национальностей: не то гагауз, не то тиролец, лицом смахивающий на турка, — «переводил» и немецкие документы и речи Кригера на язык, составленный из румынских, полу-немецких и невозможно перевранных русско-болгарских слов. О Ковпаке и Рудневе он, видимо, ничего не знал. Ни наводящие вопросы, ни, наконец, поставленные в упор требования не помогли. Он мотал отрицательно головой и все бормотал о том, что генерал Кригер созвал офицеров на совещание, но так и не спросил ни у кого мнения, не отдал ни одного приказания. Кригер шагал по полю, вдоль кукурузной полосы. Узенькое гуцульское поле пересекала вытоптанная колонной партизан дорога. Она-то, видимо, и гипнотизировала Кригера.

— Ви видель единственный ель? Елка такой черный, как зонтик. Этот елка стоял среди рожь и папушой — как его по-русску… ну да, кукуруз, — бормотал словно в бреду фольксдейч.

Я вспомнил. Действительно, у подножья Дил на урочище Дилок росла могучая ель. Это возле нее я укрывался с раненым мальчишкой-партизаном, когда нас прижал к земле автоматчик.

— Кора на ней быль весь нахлестан из пулеметным очередь…

— Знаю. Продолжайте.

— Вы знает? — переводчик застыл, хватая воздух не носом, а всем горлом, тараща глаза, словно карп, вытащенный из воды.

Я даже улыбнулся.

— Так… это быль вы? — взвизгнул он, словно встретил старого знакомого на улицах Рене или Букарешта.

Действительно, было похоже на то, что он и Кригер наблюдали за копошившимися у корней могучей ели двумя людьми.

Кригер не выдержал и после совещания с офицерами все же подошел к этой ели, росшей на Дилке. Ее толстый и могучий ствол был весь иссечен пулями и осколками и блестел крупными слезами, выступившими из раненых капилляров. Пахучая густая смола стекала по стволу липкой еловой кровью.

— «Глядите! Это они!..» — вскрикнул Кригер. Он хваталь меня за рука. Я думаль — партизанен наступаль нас из-за гора. Но доминул генерал Кригер, как завороженный, во весь глаз смотрель на этот черный елка. По кора с пахучая смола ползал муравей. Они умираль тысячами, но сзади упорно напираль другой. По трупам они перелезали на сантиметр форвертс и тоже погибаль. Так продольжался лянге цайт, ошень дольго. А потом они махен… этот через река по-русску… Как?

— Мост?

— О я, я!.. Они сделаль мост, а по мост шель все новый и новый орд, и уже он не имель препутствий на самой вершин. — Переводчик вздохнули, умоляюще глядя на меня, замолчал.

— Ну, а что же было дальше? Что сказал вам Кригер?

— «Это они! — с ужас в глаза сказали генераль. — Против нас только первый, но за ними идут новый. А ми с вами — вот эта смола».

Переводчик вновь переживал сцену у ели… А может быть, он только искусный актер?.. Может быть, весь рассказ — досужая выдумка фольксдейча, похожего на турка?

«Но все рассказанное им довольно правдоподобно», — думал я, роясь в письмах немецких солдат, взятых вместе с фольксдейчем. Он ездил на машине полевой почтовой станции штаба группы Кригера. Машина взлетела на мине-нахалке, которую из густой кукурузы подсунули под нее перед самым носом водителя наши минеры. Переводчика вышвырнуло взрывной волной в кювет, а рядом с ним лежал иссеченный осколками кожаный мешок с письмами. Я выбрал из них пачку. Многие были подчеркнуты зеленой тушью. Целые фразы и абзацы…

— Это что? — спросил я у фольксдейча.

— Письма наших зольдат…

— Кто отмечал?

— Оберст фон Кюнце. Для цензур. Там, где зольдатен писал много о партизан.

— Кто такой Кюнце?

— Личный представитель рейхсминистра на штаб группен генерал Кригер.

Я повертел в руках несколько писем. Выбрав конверт и бумагу получше, протянул его переводчику.

— Переведите.

— Весь писем?

— Нет, только нецензурное…

Переводчик начал читать нараспев, словно псалмы, подчеркнутые оберстом фразы.

— «…Гер лейтенант Винтер Вестель на свой добрый старый друг…»

— Что он пишет?

— «Ми снова уехаль из Южная Франция. Ми сейчас выехать на путь к своей старый могиль… На участок сорок первый, сорок второй яар. Но ми пока еще находимся в путь. Все еще может изменялься. В этом весь наш… гофнупг… надежд. В такие время никому не стоит верить, даже самим собой.»

— Ого, этот Вестель из полка, который повернули с марша из Франции на советский фронт!

— Вы знает?

— Да, да, продолжайте… Все подчеркнутые фразы…

Пока переводчик возился с письмами, видимо подыскивая такое, что не может разозлить меня, я думал все о том же.

«…Но тогда чудак сам генерал Кригер… Ему не понять даже такой простой вещи. Люди же не муравьи. Нет, господа фашисты, мы, советские люди, не муравьи, а куцая ваша логика и грошовая философия гитлеровского солдафона нам не подойдет..»