Люди с чистой совестью

В половине второго дня пикеты привели старого гуцула. Широкоплечий, с большими мозолистыми руками, в бараньей шапке, надвинутой на хитрые глазки, он походил на полтавчанина. Несколько километров отделяли Белую Ославу от Делятина и Карпатских гор. Но тип гуцула был уже другой. Передо мной стоял не горный, поджарый, с впалой грудью и землистым лицом гуцул, а украинец-степняк.

— Мыкола Струк из Бялой Ославы, — загудел он басом.

На вопрос: «Есть ли немцы в вашем селе?» — сразу закивал утвердительно головой:

— Есть, пане, есть. Полно село. Как прошли вчора утром ваши «колпаки», следом за ними немцы ворвались. Восемьдесят два человека наших гуцулов упало от ихних пуль. Вижу я такое дело и говорю старухе: «Чем имею я от немецкой пули свою жизнь кончать, пойду лучше в лес. Может, я нашим хлопцам-колпачкам сгожусь».

Дальше он стал говорить прибаутками. Я смотрел на него и думал: верить или не верить? Все это как будто и так. Ну, а если он подослан врагом?

Поговорил с Матющенкой.

— Искушение большое, — сказал Федот Данилович. — Пожалуй, только при помощи этого проводника удастся связаться с Ковпаком.

Я подошел к старику и завел разговор издали. Прищурив хитрющие глаза, дядько Мыкола сказал:

— Я разумею, що хочет от меня пан начальник. Я знаю, что вам треба. Но прежде хочу говорить с вами на четыре ока (он говорил: «на штыри ока»), — и оглянулся, подмигнув на часовых.

— Ну, давай на четыре ока.

Мы отошли в лес.

— Я понимаю пана начальника. Можете що хочте со мной робыть, но до немца я не пойду. Я знаю, куда пошел пан Ковпак. И выведу вас. А щоб вы не сомневались, я расскажу вам про себя такое. Есть у Мыколы Струка три сына, самого меньшего тем летом герман до его дейчланда на шахты погнал; середущего сына недавно полицаи забили, а старшего сына еще до войны в Армию Красную призвали. Вот его портрет.

Старик снял шапку и, порывшись в подкладке, показал фото сержанта, стройного и подтянутого, сфотографированного на фоне гор.

— Прочитайте, що написано на этой карточке, — улыбнулся Мыкола Струк.

На обороте значилось: «Сержант Иван Струк, апрель 1941 года. Город Гори Грузинской ССР».

Вытерев шапкой набежавшую слезу, старик говорил:

— Рассудите сами, как мудрость ваша. Служит старший сын Мыколы Струка в городе Гори, на Кавказе. А теперь сами решайте, можете вы мне верить или нет.

Он поднял на меня свои умные глаза, полные слез.

И хотя не было произнесено имя человека, родившегося в далеком городке Грузии, я понял по глазам старика, что привело его к нам.

Как символ нашего правого дела, в часы смертельной опасности народ идет нам на помощь с именем Сталина в сердце..

И я не колебался больше…

45

Вечером того же дня вернулась разведка, предводительствуемая Струком. Она вывела нас по горному кряжу к головному отряду, стоявшему в лесу под названием «Урочище Черный поток».

Немцы не трогали Ковпака второй день. Люди отдыхали.

Я отрапортовал командиру, лежавшему у костра. Он выслушал меня полулежа на земле. Сзади стояли Базыма и остальные штабники.

— Ладно, ступай, — устало сказал Ковпак.

Я подошел к Базыме и тихо спросил:

— А где комиссар?

— Так вин же с тобой, Петро, — хрипло сказал Сидор Артемьевич.

Я взглянул на Базыму. Начштаба, охватив левой рукой тонкую грабовину, смотрел на меня в упор, не моргая.

— Как со мной?

— С тобой, говорили хлопцы! — крикнул Ковпак.

— А я думал — с вами, — с ужасом, начиная понимать, какое лихо стряслось над нами, прошептал я.

Ковпак рывком подошел ко мне.

— Ты що мелеш? Говори толком! — вдруг вспыхнул Ковпак.

Только в первый раз за полтора года он говорил эти гневные слова шепотом. Я почувствовал, что он держит меня за шиворот и трясет и ругается умоляюще и безнадежно.

Затем, отпустив меня, командир зашагал прямо мимо костров, мимо бойцов и скрылся в лесу.

— Нет комиссара с нами, — шепнул мне Базыма.

Я много видел горя на своем веку: остался трехлетним мальчуганом без отца; на моих руках, когда мне было всего двенадцать лет, умерла мать. Я видел скорбь людей в жизни и изображение ее на полотнах мастеров, но лицо Григория Яковлевича, освещенное догоравшим костром, врезалось мне в память на всю жизнь. Теперь уже не было надежды. «Комиссара нет с нами…» — говорили глаза, морщины, губы Базымы. «Нет Семена Васильевича! Нет!»

Но отряд был жив. И надо было жить, бороться, двигаться дальше.

Как все эти два года, прошедшие в тылу врага, верный своим привычкам Базыма записал в памятную книжку: «Как выяснилось впоследствии, противник до 24.00 3.8.43 с направления гор. Делятин и Коломыя в районе села Ослава Белая подбросил живую силу на 96 автомашинах, общей численностью до 1 000 человек, где и занял оборону. Данные такой обстановки для командования в/части были совершенно неожиданны.

В бою 4.8.43 пал смертью храбрых комиссар 4 СБ т. Шульга и пропал без вести комиссар в/части генерал-майор т. Руднев Семен Васильевич.