Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

Я задумался. Он упал на глазах у медиков. Я их знаю. Они не станут терять времени даром. Я знаю, что они сразу же начали реанимацию. А это означает, что кровь не циркулировала в его организме пятнадцать секунд – максимум тридцать. Но реанимация запустила кровоток. Медики вставили ему в горло трубку и наполнили кровь кислородом. Кровь достигла мозга и запустила его, как ветер раздувает угасающий костер. Этот человек все еще жив. По крайней мере, жив, пока мы его реанимируем.

Я смотрел на его лицо, пытаясь представить, кто он. Было понятно, что удача отвернулась от него. На мгновение я задумался, почему он стал бездомным. Всегда бывает нечто особенное, некая последняя капля. Может быть, он потерял работу или любимую женщину. Может быть, любовь к спиртному сделала его алкоголиком, и он не справился с зависимостью. А может быть, все дело в психике – шизофрения, тяжелая депрессия, биполярное расстройство, которое вышло из-под контроля. Что бы это ни было, оно обрушилось на этого человека с такой яростью, что вышвырнуло его из мира, сделав одиноким и никому не нужным. Его швыряло по всей стране и принесло сюда, в третью палату приемного покоя.

Я дождался, когда препараты поступят в организм пациента. На курсах говорят, что препараты нужно вводить постепенно, чтобы они сработали. Мы так и поступили. Но потом я задумался. А что если он явился сюда, чтобы все исправить и не быть бездомным? Что если час назад он должен был с кем-то встретиться в кафе? Может быть, с дочерью или сыном, которых он не видел двадцать-тридцать лет? И они почти встретились. Час назад. Всего час отделял его от прощения, от нового начала. От второго шанса. Что если он прошел весь долгий путь, чтобы сделать нечто важное, но из-за тревоги, нервов, возбуждения коронарная артерия его сердца разорвалась именно в этот момент?

И теперь между ним и нормальной жизнью стою только я. Только мы – люди приемного покоя. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Если задумываться над таким, можно сойти с ума.

– Прекращаем реанимацию.

Пульса все еще нет. Электрическая активность сохраняется. Как же сильно этот человек хочет жить! Как же сильно старается он получить второй шанс!

– Продолжаем реанимацию.

Я повернулся и схватил датчик ультразвука. Я хотел посмотреть на его сердце. Может быть, там скопилась жидкость, и мы можем ее откачать? Иногда (вообще-то почти никогда) вокруг сердца скапливается жидкость, сжимая его все сильнее и сильнее. Отсюда и электрическая активность без пульса. Если так, то мужику повезло. Я могу откачать жидкость через иглу и вернуть его в этот мир. Перикардиоцентез. Когда давление жидкости ослабеет, мышцы снова заработают, словно цепная пила от новой искры. Рывок – и вот она уже зарычала с такой силой, что приходится зажимать уши.

Я посмотрел на часы. Восемнадцать минут. Поезд уже в футе от человека.

– Прекращаем реанимацию, – произнес я, кладя датчик ультразвука на его грудь.

Я настроил аппарат. На небольшом экране замельтешили черно-белые штрихи. Я чуть-чуть сдвинул руку – и вдруг увидел совершенно отчетливо.

Поезд не остановился.

Слишком поздно.

На ультразвуке я увидел, что сердце его разорвалось. Желудочек – мышца, которая накачивает кровь, разорван. Словно огромный метеорит врезался в планету, расколол ее пополам, и ее магма выплеснулась в космос, атмосфера исчезла, ядро остыло и потемнело. Такой разрыв желудочка случается редко, очень редко. Но случается. Если незалеченный инфаркт оставил на мышце рубец, это слабое место, и в какой-то момент может случиться новый инфаркт.

Я подумал, что рубец на сердце мог появиться в тот день, когда этот человек стал бездомным, двадцать лет назад. Может быть, что-то произошло, что-то настолько ужасное, что он не смог этого вынести. Что-то такое, от чего возникла жуткая, мучительная, невыносимая боль в груди. Инфаркт. Но в тот момент он был слишком несчастен, чтобы заняться собой. Он просто лежал и мечтал о смерти. Но выжил. Боль в сердце ослабела. Он поднялся и вернулся к жизни. Но рана уже была нанесена, и часы начали тикать. Только что эти часы почти остановились. Я убрал датчик и отключил аппарат.

– Продолжаем реанимацию.

Мне нужно было это осмыслить.

– Что вы увидели? – спросил медбрат. Со лба его капал пот.

Мы ничего не могли сделать. Это необратимо. Даже в самом современном кардиоцентре, не говоря про нашу маленькую больницу, затерянную среди пшеничных полей, перфорация миокарда – это смертный приговор.

Я смотрел на человека. Щеки его еще были розовыми. Мозг все еще получал кислород от ИВЛ и массажа сердца. Человек все еще был жив, как вы или я. Но стоит нам прекратить реанимацию, и он умрет.