Люди в летней ночи

Пройдя через двор, Силья еще разок остановилась у самой избы Тонттилы, но раздумывала недолго, вошла, почувствовала в сенях слабый, особый у каждого дома запах, взялась за дверную ручку, истончившуюся в определенных местах в зависимости от манеры разных людей браться за нее, — и ступила в комнату, на облик и порядок в которой наложили свой отпечаток и десятилетия, и энергичная хозяйка.

На своих местах были там и старик и старуха. Юсси все еще оставался в той же позе, в какой он незадолго до прихода Сильи сказал сыну несколько грубых фраз именно насчет нее. Мийна сварила кофе и теперь вытирала бока кофейника. В ответ на приветствие Сильи из-за кофейника раздалось неясное бормотание, а из кровати не последовало ни звука. Старик даже и головы не повернул, он и так видел все, скосив маленькие глазки. И оттого, что старик глядел поверх своего носа и щек, выражение его лица само собой сделалось презрительным. Старик усмехался, и брюхо его от этого слегка вздрагивало.

Силья успела уже слегка смутиться, прежде чем из-за кофейника на нее вновь взглянули и при этом пробурчали: «Посидеть, что ль, пришла…» Теперь гостья не могла не понять, что нет и надежды на разговор с хозяевами.

— Оскари, наверное, нет дома?

— Как видишь, нет. — И кофейник перенесли с плиты на стол, на деревянную тарелку.

Знает ли Мийна, куда он пошел?

— Не знаю я, кто куда ходит, да и не говорю.

— А не пошел ли он в Пиетиля?

— Может, и туда, а может, пошел разузнать насчет строевого леса — или даже купить.

Силья сперва пришла в замешательство, казалось, что-то грубое и сальное прорвалось из темноты на свет, но тут же ей все стало ясно. Силья поняла намек Мийны и — что было очень странным — тут же почувствовала себя как-то свободнее и раскованнее. Так вот что угнетало ее по дороге сюда и чего она не смогла тогда понять! Угнетало и одновременно подталкивало ее в Тонттилу. Теперь Силья ощутила, что и Оскари внезапно удаляется от нее — из этой-то комнаты он уже удалился. И он будто был заодно во всем с этим Нукари и собирался куда-то податься вместе с ним. «Что я делаю тут, в доме чужих мне людей? Как это я, Силья, могла прийти сюда? Неужто я бегаю за мужчиной, который раз-другой обнимал меня рукой за талию?»

— Тут уже налито, — донесся от стола голос Мийны, и поскольку Силья не приняла сразу такого приглашения, оттуда донеслось более строгое: — Бери, бери, пока не остыло. Или брезгуешь? — Но при этом на Силью не бросили даже и беглого взгляда.

Так же, как следует отвечать даже на приветствие цыгана, следует предложить кофе и человеку из своей деревни, если он оказался в доме в момент кофепития. Силья приблизилась к столу, все — ее платье, туфли, платок, ее фигура и все ее существо — переместилось через комнату в избе Тонттилы и опустилось на старый стул. Мийна и Юсси не могли этого не видеть, как бы ни пытались прятать глаза… Силья пила кофе, вкус которого был присущ этому дому, и запах его имел что-то общее с тем, как пахло в комнате.

Приход девушки сюда выглядел большой беззастенчивостью. Юсси и Мийна — старые супруги, частенько бранившиеся между собой, — были теперь в удивлении оба, но никак не выразили его, ни словом, ни взглядом. Ведь она же вполне взрослый человек, хорошо одета и ходит чисто, но в том, что она вот так пришла сюда расспрашивать про Оскари, малознакомая им девица, было что-то необычное и бесстыдное.

— Нечего и удивляться, если у таких сами собой щенки появляются, нельзя во всем винить одних мужиков, — сказала Мийна после ухода Сильи.

Юсси на это ничего не ответил, но его молчание содержало на сей раз согласие. Они были оба по-своему довольны — своей избой, своими детьми, своими манерами. Не вернется Оскари до утра — ну и пусть.

Силья уходила в странно-спокойном оцепенении, ее обратный путь был опять столь же независимым от ее воли движением, как дорога в Тонттилу, хотя многое теперь было иначе.