Люди в летней ночи

И эта апрельская воскресная ночь была тоже наполнена своими историями. Те, что касались детей человеческих, шли уже к концу, занимался рассвет, необычайно свежее раннее апрельское утро, имеющее, как и вечер, свои краски, но более радостные и ребячливые. После жаркой и пыльной комнаты, где танцевали, было приятно вдыхать легкий запах мерзлой земли. Когда Силья подошла к Нукари, там, на гребне крыши свинарника, покачивала своим хвостиком утренняя бодрая трясогузка. Птица не испугалась, в ее облике было радостное доверие, она улетела лишь тогда, когда это потребовалось для ее собственных весьма важных дел.

И Силья чувствовала себя хорошо, свежо и свободно. Далеки от нее были теперь и Вилле, и Оскари. Память, однако, не хотела вспоминать необычный давешний поход в Тонттилу, а отодвигала его куда-то на самое дно — откуда он спустя некоторое время, когда Силья оказалась совсем в другой обстановке, то и дело всплывал на поверхность или возникал во сне в жутко измененном, искаженном виде.

Но сейчас Силья была рада, что это весеннее утро и солнце отогнали сон. Казалось, они отгоняют от этой комнаты и все воспоминания о том, что случилось в темное время, — Вяйно на его кровати тоже не было, наверное, парень воскресным вечером пошел домой к родителям и остался там. Солнце набирало силу и уже бросало на большой стол прямые лучи, вот-вот они подберутся к изголовью кровати Сильи. Когда еще девушка Силья испытывала такое? Когда-то давно, в далекие дни детства, когда счастливо оканчивалось какое-нибудь происшествие. Отец-покойник — его жизнь словно и была составлена из таких событий, из которых он выходил, делаясь все лучше. Силья чувствовала, что получила что-то на сохранение, что она стала богаче, и она была гораздо уверенней — как будто отец-покойник, черт лица которого она уже больше не помнила, все еще живет с нею и оба они договорились без слов, как в разных случаях надо относиться к этому миру. И в этот миг отношение было солнечным.

Силья действительно не испытывала никакой потребности в сне, но она, не раздеваясь, растянулась на кровати, чтобы вволю насладиться этими необыкновенными утренними мгновениями. И лежа она мечтала, каким новым и иным, чем до сих пор, будет ее мир, она уйдет отсюда куда-нибудь в другое место, все сделается просторнее… наступит весна… а затем и лето… тогда на деревенских дорогах и во дворах будет иначе, и люди будут посильнее и в каком-то смысле лучше, чем здесь… Солнце светит…

Оно и светило уже на веки Сильи, которые незаметно закрылись. И сквозь закрытые веки солнце скорее угадывалось, словно нечто красное и опьяняющее ее сознание, жившее как бы само по себе.

Это продолжалось, пока не пришла хозяйка и не ткнула ее в бок — раньше такого не требовалось.

— Вставай, вставай, да смени юбку, или так и пойдешь в телятник! Видать, все взяла, коль так крепко спишь, — говорила хозяйка.

— Да что же я взяла? — открыв глаза, спросила Силья немного сонным голосом.

— Небось то, за чем отправилась вечером, — ответила хозяйка.

Солнце светило уже вовсю, и свет его убивал все плохое, к чему прикасался. И намеки хозяйки не подействовали на Силью, счастливая, она принялась переодеваться. Стянув с себя платье, она инстинктивно взглянула в окно на деревенскую дорогу и увидела там идущего мужчину. Это был Оскари. В одно мгновение Силья мысленно проделала тот путь, на который Оскари потребовалось два часа. В конце дороги, откуда и шел Оскари Тонттила, находилась некая изба с сенями, двери в которые легко открывались… И та девушка тоже была на танцах, даже садилась за стол читать что-то слащавое… Оскари выглядел усталым и пресыщенным, и шагая, он ни разу не обернулся, чтобы взглянуть на окно Нукари. Казалось, это не намеренное пренебрежение, а будто действительно Оскари напрочь забыл о существовании этого дома.

Таким видела Силья в последний раз своего «кавалера», обществу которого она не противилась, а в последние дни даже была бы почти рада, в первую очередь по той причине, что и другим девушкам ведь такое нравилось и они желали подобного. Неожиданная встреча на льду озера при особо благоприятных обстоятельствах побудила Силью к прямо-таки безумным действиям, которые, как уже упомянуто, оставили осадок в глубине души и позже вызывали в нее легкую досаду. Вероятно, подоплекой перемены настроения, произошедшей на льду озера, была та ночная, завершившаяся победой девушки борьба, которую она однажды вела в Нукари, в кровати, в углу у хлебной печи. Поскольку Оскари Тонттила прежде в общении с нею держался серьезно и сдержанно, а порой даже ребячливо, Силья, скорее всего неосознанно, сочла возможным разделить с ним теперь радость той победы, сообщив ему о ней. Но Оскари оказался не способен на это. И Силье оставалось довольствоваться тем, что ей ни с кем не надо делиться радостью той победы. Может быть, этим-то и было вызвано в то утро возникшее у нее ощущение полноты бытия — подсознательное, как нередко и другие чувства и настроения в решающие моменты жизни.