Люди в летней ночи

Однако на фоне этих дворовых наблюдений у Элиаса росло и крепло чувство, что с ним сейчас случилось нечто весьма значительное, значение чего с каждой минутой делалось помимо его воли все яснее, словно давно ожидавшегося великого события. Или словно вдруг на неразрешимый вопрос был найден простой ответ, прежде остававшийся незамеченным. Элиас как будто видел разом многие-многие мгновения прожитой жизни, и эти мгновения со всеми их лицами и настроениями, беспорядочными, зыбкими картинами мельтешили в воздухе, и он сам тоже был среди них — вместе со всем, что он делал и испытал, — и в летнюю ночь с некой Люйли, и в другую ночь с некой Ольгой, и вместе с неким человеком, прозванным Герцогом, который был его другом. Но теперь в центре всего оказывался серьезный взгляд темных глаз, всегда обращенный в другую сторону, но царящий надо всем. От этого взгляда воображение устремилось к его источнику — к человеческой душе, с которой в этот вечер Элиас встретился впервые и в самом существовании которой впервые удостоверился. Да, нынче вечером, только что, но… некий голос из глубины его существа уверенно свидетельствовал, что эта душа была знакома ему еще в давнем непонятном прошлом и теперь только возвращалась из темноты забвения. Ощущение смутного знакомства вносило в нынешнее состояние Элиаса неуловимо-удовлетворенный оттенок. Инстинктивно он смотрел на случившееся как на доброе предзнаменование; он был счастлив, что глаза его открылись и что он так вовремя (как он полагал) нашел эту человеческую душу, которая сама по себе, без него, была бы совершенно одинока в мире.

Духовный взор его весь вечер был прикован к великому происшедшему событию. Он простоял у ворот долго, дождавшись часа, когда вся окружающая природа приготовилась отойти ко сну. В эти дни она в самом деле погружалась в сон после захода солнца и отнюдь не жила в его отсутствие возбужденной ночной жизнью. Ночами она спала, предчувствуя, что скоро наступят долгие лунные вечера с их резкими перепадами между светом и тенью.

И Элиас тоже отправился спать. Он любил Люйли Корке, только ее, и никогда не любил никого другого. Надежным залогом серьезности этой любви было то, что она явилась в результате столь грандиозных событий.

* * *

Это так: любовь всегда серьезна, ибо она есть основа основ всего сущего. И у любви всегда весна, она улыбается ей, но в улыбке ее просвечивает нечто такое, что прячется в глубине и словно бросает вызов безднам ненависти. Весна любви проходит в неиссякаемом вечном упоении, безотчетно ожидая грядущего — своей грозовой поры, которая, утопая в потоках слез, поколеблет незыблемые весенние крепы и расставит по местам смешанные весною составные части любви. Минет грозовая пора — начнется долгое и прочное, веселое и счастливое время, когда может дуть ветер и идти дождь, светить яркое солнце и сгущаться туман, но не будет только одного — тягостного уныния, ибо гроза расчистила небосклон.

Но любовь еще и великое испытание, и его не всегда выдерживают. Бывает, что в грозовую пору один из двоих засыпает и спит непробудным сном — претворяя в жизнь старинную сказку о глупой принцессе. Но разве спящий виноват? Разве не требуется чистая совесть, чтобы спать так крепко и не проснуться во время грозы?

* * *

Летняя листва темнеет и в поздних вечерних сумерках уже кажется черной.

Элиас снова возвращается к дому по дороге через гряду, с предыдущего похода прошло уже три дня. Теперь он настроен серьезно и не наблюдает за окрестностями. Перед его глазами стоит одна-единственная картина — тех мест, откуда он возвращается.

Он пришел рано, в послеполуденные часы, на известную прогалину на холме — место, ставшее ему близко знакомым в это лето. Там он спокойно встал и принялся обозревать двор Корке, по которому время от времени проходили его обитатели. Вечерний воздух был чист и прозрачен, как во все эти дни после прошедшей грозы. Дважды он увидел во дворе Люйли и оба раза чуть слышно кашлянул. На третий раз он свистнул, чувствуя в то же время, что кто-то за его спиной словно норовит заглушить свист. Люйли замерла, взглянула вверх и вошла в дом. Элиас просидел на полянке до сумерек. Он не ждал, что она придет: ему казалось, что она уже была здесь и ушла рассерженная — словно длилось их прошлое свидание… Так до сумерек он и просидел, глядя на вечереющий двор, а потом отправился домой. В глубине души он сознавал, что так может длиться и длиться, что пологий склон вечно будет отделять его от Корке, где девушка по имени Люйли существует отдельно от него и вместе с другими, на которых она смотрит. Вот это-то сознание и настроило Элиаса на серьезный лад, как того, кто наконец замечает, что обиженный им родной человек не догадывается о его раскаянии.