Люди земли Русской. Статьи о русской истории

В камере номер 76 и других общих камерах Бутырской тюрьмы, рассчитанных на 24 человека, всегда помещается 120–140 человек. Спят на нарах, на столе и на полу. Матрацев не было. Пересылать в тюрьму одеяла запрещено. Автор спал три месяца на голом цементном полу, укрываясь лишь своим резиновым плащом. Отопления в Пскове не было, в Бутырках плохое. Стекла в окнах выбиты.

Жилищная норма в Москве для свободных людей – шесть квадратных метров официально. Фактически и средняя площадь на человека там не превышает четырех квадратных метров.

Никакой одежды или белья в тюрьмах СССР не выдается. На Соловках в течение пяти лет (1923–1927) не было выдано ни одной вещи. Автор видел там, на острове Анзере, два барака, наполненных абсолютно голыми людьми. На работу их не посылали и держали на половинном пайке. За их голодную жадность к пище уголовники прозвали их «леопардами».

О мебели камер Алексеевского равелина половина свободных жителей Москвы может лишь мечтать. О закупках салфеток, скатертей и пр. не может даже мечтать 90 % хозяек в СССР.

Воображение среднего русского интеллигента, отравленное «прогрессивной» литературой XIX в., рисует себе узников Алексеевского равелина изможденными и физической мукой тенями.

…Питание в Алексеевском равелине было различно. Якушкин жалуется, что ему «лишь на третий день дали к чаю белую булку и весь Великий пост его кормили супом со снетками». Это – худшее. Трубецкой получал «чай с белыми булками и тремя кусками сахара, мясной суп или щи, говядину с кашей и картофелем, ужин и чай…». Рылеев имел ежедневно обед в 4–5 блюд и виноградное вино. Капнист упоминает о рюмке водки к обеду. Это от казны, а в передачах от родных братья Беляевы получили даже шампанское к Новому Году (Гернет, с. 104–105).

В Бутырской тюрьме выдается кипяток без заварки и сахара два раза в день, на обед пол-литра жидкой пшенной болтушки без каких-либо жиров – одна обычная русская деревенская ложка каши, на ужин та же болтушка и 300 грамм в день очень плохого хлеба. В других тюрьмах хуже. На Соловках пять лет кормили исключительно супом из голов трески (тело рыбы экспортировалось) на обед и ужин, и работающим 400 г хлеба, неработающим – 200.

Передачи от родных в Бутырки допускаются лишь по особому персональному разрешению один раз в месяц не более четырех кило вместе с бельем, все жидкое и запечатанное, а также и папиросы передавать запрещено. На Соловки посылки поступали лишь летом, не более двух раз в год.

Вряд ли мы встретим в СССР даже рядового коммуниста, не говоря о прочих, имеющего обед в пять блюд, как Рылеев, или хотя бы ежедневно мясо и белую булку, как Трубецкой. Чекисты и главки, конечно, в счет не идут.

Декабрист Поджио, находясь в Шлиссельбурге, ежемесячно получал от жены по 4 посылки с вложением писем и денег от 100 до 500 рублей (Гернет, с. 144).

Пущин пишет из того же Шлиссельбурга: «комендант на чудо отделал наши казематы» (Гернет, с. 153).

В дальнейшем питание было еще более улучшено, а сношения с миром облегчены. Заключенные в Алексеевском равелине в 60-х гг. Чернышевский, Писарев, Шелгунов, Михайлов и др. беспрерывно и без ограничений получали письма, книги и посылки.

«Тетрадь о кушаньях» Алексеевского равелина 1861 г. рассказывает о ежедневных обедах в четыре блюда (два мясных и сладкое), подбор блюд очень разнообразен, в праздники и царские дни – вино и пироги… (Гернет, с. 235).

Здесь уже не только советским рабам, но и всей современной Европе придется позавидовать «жертвам царизма»…

Политические преступники, военные бунтовщики, уличенные и сознавшиеся в совершенном преступлении двинуты в Сибирь, по тому же пути, по которому теперь едут и идут (да, идут!) миллионы не уличенных ни в таком преступлении. Каковы были отношения декабристов со своими тюремщиками в крепости и в дороге?

«Ничего сурового, ничего похожего на тюремщиков в этих людях не было» – пишет о них декабрист Басаргин – «честные и прямодушные люди» (Гернет, с. 107). Обручев рассказывает в своих записках о том, что в равелине ему подавал умываться ефрейтор, а солдаты стражи мыли пол в каземате и выносили «парашу» (Гернет, с. 215).

В памяти возникают картины бутырского быта… бывший адъютант Великого Князя Владимира Александровича ген. Годон[37], выносящий тяжелую вонючую «парашу», художник М. В. Нестеров, старик, моющий грязный пол камеры, черпал воду из той же «параши». Семидесятилетняя графиня Фредерикс[38], сбитая с ног ударом приклада конвоира за то, что она по старости лет отстала от группы женщин, возвращавшихся с работы. Полное отсутствие воды для умывания в Псковской тюрьме.