Люди земли Русской. Статьи о русской истории

Спрут активного социализма раскинул свои щупальца на два материка и готовится охватить ими весь мир. В мозгу этого спрута находится человеческая личность, имя которой далеко не общеизвестное. Сила этой личности в ее полной аморальности. Эта аморальность не является каким-то демоническим страстным порывом. Это холодный, размеренный, рассчитанный до предала шаг лже-прогресса, охватившего все человечество. Гуманизм Возрождения породил рационализм, вполне законно перешедший в материализм и, в свою очередь, родивший социализм. Френкель сочетал в себе все эти «измы» и стал их выразителем на практике.

* * *

Недавно лишь я узнал, что противник Френкеля чекист Дерибас был арестован и уничтожен в 1938 г. на Дальнем Востоке. Мне невольно подумалось; не свел ли, наконец, спрут личные счеты с укусившей его когда-то ехидной? Френкель умел выжидать и бить наверняка. Мне это стало ясным при наблюдении первых шагов второго этапа его карьеры.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 31 октября 1952 г.,

№ 73, с. 7–10.

Историческая шишка

(клочок соловецких воспоминаний)

О том, что на Соловках легко заработать хорошую порцию «дрына»[49]за невыполненный урок, за дискуссию с начальством или просто за здорово живешь, это все знают. Но возможно ли там получить тот же рацион за незнание последовательности престолонаследия Императоров Всероссийских?

Представьте, возможно, и был такой случай в 1925 г.

Соловецким театром заведовал тогда старый провинциальный актер Макар Семенович Борин[50], он же – шпион в пользу неизвестной ему самому иностранной державы. Помощником его по хозяйственной и прочим частям был юркий и ловкий еврейчик Абраша. Золото, а не помощник!

Самый северный из российских храмов Мельпомены крепко любили они оба, но Макар Семенович был актером старых кулисных традиций, воспитанным ими еще во времена жутких трагиков Геннадиев Несчастливцевых, а Абрашка лишь мечтал о роли, пока же самоотверженно нес тяжелую службу вездесущего помрежа, добывал, доставал, гонялся за нерадивыми актерами, собирая их на репетиции, монтировал сцену, ругаясь с плотником и даже становился на выходах сзади Макара Семеновича и легонько подталкивал его в нужный момент. Старый лицедей был уже глуховат и порой не слышал выходных реплик.

И вот… Шли «Самоуправцы» Писемского. Пышный пудренный XVIII век оживал под полуночным небом…

Абрашка в последний раз оглядел уже поставленные декорации величественных покоев екатерининского вельможи. На стенах было пустовато.

Картин явно не хватало. Абрашка устремился к Борину.

– Макар Семенович, картин надо. Что повесить?

Борин, сидя уже в напудренном парике и расшитом кафтане, накладывал последние морщины на лицо сурового, властного барина.

– Царские портреты повесь. Возьми там, в «монастырском наследстве», рамки поновее выбери, – бросил он через плечо, не отрываясь от зеркала.

Занавес поднялся. Борин, постукивая высоким посохом, стал у кулисы на выход, ожидая нужной реплики со сцены. Абрашка, сзади, был весь в готовности подтолкнуть его в нужный момент.

Борин привычно осмотрел сцену через пролет меж декорациями, повернулся и… со всей своей старческой силой замолотил посохом по Абрашке.

– Макар Семенович, за что? – шепотом, не забывая сценической дисциплины, взмолился тот.

– Зарезал меня, мерзавец! Ты кого повесил?

– Царей, Макар Семенович, как вы сказали…

– Каких царей, аспид ты и василиск?

– Лично известных. Там были и другие, но те похуже, а эти новенькие…

– Да ты понимаешь, что этих царей исторически тогда быть не могло… Убил! – и посох снова заходил по абрашкиным плечам.

– Как я могу это понимать? Я в хедер ходил, меня там царям не учили!.. Вам выходить, Макар Семенович!

Борин шагнул на сцену и заблистал своим расшитым екатерининским кафтаном, став под портретом Государя Императора Николая Александровича. Рядом величаво смотрел со стены Александр Третий.

В публике пересмеивались. Ведь по статистике Адмчасти УСЛОН среди нее было 70 процентов со средним образованием.

Наутро Абраша стоял у прилавка библиотеки.

– Тебе что, Абраша, пьесы?

– Нет, пожалуйста, полную историю, со всеми царями.

– Что это ты вдруг историей занялся?

– Не я ею «вдруг занялся», а она мною «вдруг занялась»… Видите шишку на лбу? Это от истории! Историческая шишка… Ой, Макар Семенович стал такой нервный…

* * *

Есть ли практическая мораль у этого клочка воспоминаний?

Есть. Раз на советской каторге можно было получить шишку на лоб за незнание русской истории, то и в условиях свободной жизни это тем более может случиться. Не на лоб, так на то, что им прикрыто. Это даже больнее.

/Алексей Алымов]

«Наша страна»,

Буэнос-Айрес, 16 сентября 1950 г

№ 53, с. 8.

Кто они?

От редакции [журнала «Знамя России»]