Людовик XIV и его век. Часть вторая

Герцогиня Бургундская не отличалась красотой: у нее были обвислые щеки, чересчур выдвинутый вперед лоб, невыразительный нос, толстые губы, редкие и испорченные зубы и чересчур длинная шея с небольшим зобом; однако это искупалось превосходным цветом лица, прекрасной кожей, изумительно красивыми глазами, темными густыми волосами и такими же бровями, изящной и одновременно величественной посадкой головы, выразительной улыбкой, высоким и стройным станом и, наконец, той поступью, по какой Вергилий распознавал богинь; вместе с тем она всегда была исполнена грации, простоты и естественности, порой даже простодушия и неизменно искрилась остроумием.

Все полагали, что причина смены духовника накануне смерти дофины состояла в упоминавшихся нами отношениях, которые связывали ее с Нанжи и Молеврье и о которых она не хотела говорить отцу де Ла Рю, ибо он был также духовником ее мужа.

Герцогиню Бургундскую искренне оплакивал весь двор, а особенно горевал несчастный дофин.

Предсмертные страдания дофины происходили над комнатой ее мужа, но, поскольку за звуками агонии должны были последовать звуки еще более скорбные, его уговорили покинуть свои покои. Дофин бросился в портшез, в котором его донесли до кареты, и приказал ехать в Марли; там дофина внесли в его покои, но не через дверь, а через окно, настолько он устал и настолько невыносимы были для него малейшие повороты.

Сразу после его приезда в Марли, король, которому доложили о прибытии дофина, пришел навестить его и, взглянув на внука, ужаснулся, увидев в его напряженном и неподвижном взгляде нечто дикое. Все лицо дофина было испещрено мертвенно-бледными пятнами с красноватым отливом. Людовик XIV тотчас же позвал медиков, которые пощупали у него пульс и, сочтя его плохим, заявили, что дофину лучше всего лечь в постель.

На другой день, в воскресенье 14 февраля, тревога в отношении дофина усилилась; сам он, в отличие от герцогини, сознавал опасность своего состояния и в разговоре с Буденом заявлял, что от этой болезни, по его мнению, ему не удастся оправиться. В последующие дни болезнь все усиливалась, и в среду 17-го боли стали настолько жестокими, что, по словам больного, ему стало казаться, будто внутри у него все пылает. И потому вечером, около одиннадцати часов, дофин послал попросить у короля разрешения причаститься на другой день. Король дал согласие, и в четверг 18 февраля, в половине восьмого утра, принц причастился, а час спустя умер. Ему не было еще и тридцати лет.

Герцог Бургундский имел рост ниже среднего; у него было продолговатое смуглое лицо, прекрасно вылепленный лоб, красивые глаза с живым взглядом, то ласковым, то проницательным; однако на этом щедрость природы по отношению к нему остановилась. Нижняя часть его лица была заостренной и вытянутой, как у горбуна; у него был чрезмерно длинный нос; губы и рот выглядели неплохо, когда он молчал; но, поскольку верхний ряд зубов накрывал у него нижний, то, когда дофин говорил, лицо его становилось крайне неприятным. Еще в раннем детстве было замечено, что у него начинает искривляться позвоночник; были использованы все известные средства, чтобы остановить это искривление, но природа взяла верх, и он сделался до такой степени горбат на одно плечо, что уже не мог держаться прямо, клонился в одну сторону и приобрел хромающую походку. Однако это не мешало ему легко, охотно и быстро ходить пешком, равно как и ездить верхом, что он очень любил, постоянно предаваясь этому занятию, хотя выглядел в седле крайне нелепо. Впрочем, смиренный и терпеливый во всем прочем, герцог Бургундский не выносил, когда ему сознательно или невольно напоминали о его физическом недостатке.