Юный принц, вначале вероятный, а потом заранее назначенный наследник короны, родился с характером, который заставлял трепетать всех окружающих. Своевольный и гневливый, позволявший себе приходить в величайшую ярость, направленную даже против неодушевленных предметов, вспыльчивый до бешенства, упрямый до крайности, неспособный переносить и малейшего сопротивления, он был страшен в своих припадках нетерпения до такой степени, что заставлял окружающих бояться, как бы его гнев не обратился против него самого; он питал страсть ко всякого рода наслаждениям, любил вино, хорошую еду, обожал охоту, упивался музыкой, приводившей его в восторг, и имел тягу к карточной игре, проявляя в ней самолюбие, не позволявшее ему признать себя побежденным даже по воле случая; зачастую необузданный и от природы склонный к жестокости, он был страшным насмешником и безжалостно воспроизводил смешные черты других людей с точностью, больно ранившей их; с высоты отцовского Олимпа он взирал на людей, как на существ, с которыми у него не было никакого сходства, и вряд ли два его брата, которых воспитывали в полном с ним равенстве, казались ему посредниками между ним и человеческим родом; исполненный ума и глубокой проницательности, он даже в минуты запальчивости удивлял всех своими ответами; наконец, разносторонность и живость характера мешали ему старательно заниматься чем-то одним, и всегда приходилось обучать его нескольким предметам, чтобы он знал их хорошо.
Герцог де Бовилье, гувернер принца, с того самого дня, когда ребенок перешел из рук женщин в его руки, осознал, к какой борьбе ему следует приготовиться. Имея в качестве помощников Фенелона, Флёри и Моро — первого камердинера, человека, стоявшего намного выше своего звания, — он начал искоренять один за другим все эти пороки своего питомца, настойчиво бороться с ними и постепенно побеждать их. С помощью Бога, приложившего, по словам Сен-Симона, к этому труду свою десницу, герцог де Бовилье успешно выполнил эту трудную задачу, и из той нравственной бездны, в которой герцог Бургундский пребывал в юности, явился принц кроткий, любезный, человеколюбивый, умеренный, терпеливый, смиренный, строгий к себе, милосердный и сострадательный к другим.
На службе у герцога Бургундского состоял дворянин по имени Гамаш, который позволял себе говорить принцу все что угодно, приучив его все выслушивать. Во время похода герцога Бургундского во Фландрию, о котором у нас шла речь, принца сопровождал шевалье де Сен-Жорж, служивший в армии в качестве волонтера; но, вместо того, чтобы оказывать ему уважение, на какое вправе был рассчитывать лишенный престола король, ибо в то время шевалье де Сен-Жорж уже именовался Яковом III, герцог Бургундский обращался с ним с таким оскорбительным легкомыслием, что однажды, подойдя к принцу, Гамаш сказал ему:
— Монсеньор, вы явно побились с кем-то об заклад, что будете подобным образом вести себя с шевалье де Сен-Жоржем. Если это так, то я советую вам обращаться с ним впредь лучше, ибо вы уже давно выиграли.
Герцог Бургундский принял его совет к сведению, и с этого времени вел себя по отношению к достославному изгнаннику совершенно иначе.
В другой раз, устав от ребяческих шалостей, которым герцог предавался во время военного совета, Гамаш заявил ему:
— Ваше высочество! Вы напрасно вытворяете все эти ребячества, ведь при всех ваших способностях и при всем уме, которым вы наделены, ваш сын герцог Бретонский всегда превзойдет вас в этом деле!
Наконец однажды, когда герцог Бургундский чересчур долго оставался в церкви, в то время как французские войска и вражеская армия уже вступили в сражение, Гамаш взял принца за руку и сказал ему:
— Не знаю, монсеньор, сподобитесь ли вы Царства Небесного, но вот что касается царства земного, то должен заявить вам, что принц Евгений и герцог Мальборо стараются лучше вас, чтобы добиться его!
Герцог Бургундский оставил высказывания, которые представляются довольно странными для человека его лет и принца его эпохи. Вот некоторые из них, написанные его собственной рукой:
Однажды он возымел желание купить какой-то предмет мебели, но, найдя его слишком дорогим, отказался от покупки. Один из придворных попытался склонить его к тому, чтобы он переступил через эту скромность.
— Сударь! — ответил ему принц. — Народы могут быть обеспечены в необходимом лишь тогда, когда государи отказывают себе в излишествах!