Людовик XV и его двор. Часть вторая

Как легко понять, во главе этих похищений не всегда стояло неукоснительное соблюдение правосудия; к примеру, некая г-жа Коньян устроила похищение своего мужа, чтобы свободнее встречаться с любовником. Это происшествие наделало большой шум, и, воспринятое со своей смешной стороны, оно весьма повеселило Людовика XV и весь двор, как вдруг случилось куда более серьезное событие, к которому и двор был вынужден отнестись серьезнее.

В мае 1750 года, имея целью потребовать выкуп с какой-то женщины, полицейский агент похитил у нее ребенка. Пребывая в отчаянии и полагая, что ребенок погиб, мать стенает так громко, что ее крики слышатся во всем квартале Сент-Антуан. Откликаясь на эти крики, народ собирается на улицах; женщины вступаются за несчастную мать; ползут слухи, будто и в других кварталах столицы похитили детей, которых никто никогда больше не видел. В разгар этих слухов, волнений и криков раздается голос человека, заявляющего, что врачи прописали королю кровавые бани для восстановления здоровья, подорванного распутством.

От подобных обвинений, не нуждающихся в обосновании, всего лишь шаг до бунта. Как раз в это же самое время, причем в ста шагах от того места, где звучат эти слухи, полицейский стражник хочет арестовать ребенка, просящего милостыню; ребенок начинает кричать, мать зовет на помощь. Арестовать ребенка будто бы хотят не для того, чтобы поместить его в приют, а для того, чтобы убить его, чтобы сделать с ним нечто столь же гнусное, как то, что происходило на пиршестве Пелопидов. Народ принимает сторону матери, полицейского стражника убивают, и огромная толпа, возбужденная, разъяренная, угрожающая, выходит из предместья и устремляется к дому г-на Беррье, требуя предать суду Парламента полицейских агентов, которые похищают детей, чтобы продать их кровь камердинерам короля.

Господин Беррье, вовремя предупрежденный, успел бежать через сад.

Народ намеревался перелезть через ограду и угрожал разнести в клочья все в доме, как вдруг ворота открылись сами собой: кто-то говорит, что это было сделано по приказу офицера полиции, другие утверждают, что это собственными руками сделала г-жа Беррье. Как только путь толпе был открыт, она остановилась, не решаясь что-либо предпринять. Одни говорили, что если ворота вот так открыли, то это сделано для того, чтобы заманить в ловушку тех, кто в них войдет; другие говорили как о чем-то совершенно достоверном, что полицейский дом заминирован. Слухи эти выглядели правдоподобными, и толпа отступила.

Вскоре к дому г-на Беррье прибыло несколько отрядов военной свиты короля — солдат французской и швейцарской гвардии с ружьями наизготове и черных мушкетеров с саблями наголо.

Толпа обратилась в бегство, ринувшись назад в предместье, однако месть настигла ее и там.

Несколько человек, замеченных среди самых ярых зачинщиков бунта, были схвачены и повешены; большое количество бунтовщиков отправили в тюрьму; но, поскольку похищения детей и в самом деле имели место, Парламент, находившийся в плохих отношениях с королем, решил выяснить, что же происходило на самом деле, и своим указом от 25 мая 1750 года постановил, «что он будет вести расследование в отношении виновников тревожных слухов, повлекших за собой народные бунты, а также в отношении тех, кто похищал детей, если таковые найдутся».

Между тем этот бунт, длившийся всего лишь три часа, чрезвычайно напугал короля. Его страх дал себя знать прежде всего полным переустройством ночной стражи, которая до этого состояла лишь из одной роты горожан, то есть ремесленников, не имевших единой формы и действовавших в силу старинного феодального закона, который предписывал горожанам охранять столицу и осуществлять в ней ночной дозор. Теперь, в соответствии с королевским приказом, были созданы десять пеших рот, которые оплачивал и обмундировывал город, и две конные роты. Эти двенадцать рот, находившиеся под начальством командира стражи, которого назначали из числа бригадных генералов и генерал-лейтенантов, должны были наблюдать за спокойствием в городе и поддерживать в нем повиновение королю.

Кроме того, г-н д'Аржансон приказал графу фон Лёвендалю составить план фортификаций и казарм, которыми следовало окружить Париж. Предстояло перевооружить Бастилию, довести ее гарнизон до восьмисот человек и нацелить ее пушки на густонаселенные части Парижа: скрещивая свой огонь с огнем пушек Венсена, эти пушки должны были держать под прицелом предместье Сент-Антуан и господствовать над предместьем Сен-Марсель.

Но с противоположной стороны Парижа, то есть со стороны ворот Сент-Оноре, ничто не смогло бы сдержать бунт, и потому был принят план создания системы казарменных помещений, которые должны были служить одновременно укреплениями и укрытиями для гвардейцев.

Были построены три такие казармы.