Людовик XV и его двор. Часть вторая

Как и те, кто оказался в беде, могущественную опору имеет в ее лице искусство. Благодаря ей Вольтер получает доступ ко двору и добивается должности дворянина королевских покоев, которую продает затем за шестьсот тысяч ливров. Благодаря ей он держится при дворе, несмотря на свои выходки и вольности. Время от времени он вынужден искать спасения в бегстве и скрываться то у г-жи дю Шатле, то у герцогини Менской; но, как только небо проясняется, как только, подобно солнечному лучу, на устах короля появляется первая улыбка, маркиза призывает беглеца, он боязливо возвращается, пишет стихи в честь короля, которого ненавидит, и в честь фаворитки, которую презирает; ставит «Семирамиду», которая проваливается; сбегает в Пруссию; с успехом ставит «Катилину» и, всегда алчущий славы, а скорее, шума, заставляет д'Аламбера сказать о нем:

— Вот человек, у которого славы на миллион, а он хочет ее еще на грош!

Дело в том, что искусство является для г-жи де Помпадур важнейшим средством сохранить власть над Людовиком XV, скучающим все больше и больше.

Людовик XV страдает единственной болезнью, от которой нет лекарства, — разочарованием. Взгляните на портрет Людовика XV кисти Ван Лоо; он написан как раз в то время, к которому мы подошли; на нем король, изображенный в полный рост, тянет руку к остаткам молодости, которая убегает от него; но, прожив две трети своего зрелого возраста, он уже начинает замечать старость, которая поджидает его. Это все тот же лоб, если и не широкий, то, по крайней мере, благородный и высокий; это все те же голубые глаза, такие ясные под черными ресницами, с таким красивым разрезом под безупречными бровями; все тот же нос, по которому легко распознать одного из Бурбонов; все те же губы, тонкие и насмешливые, доставшиеся ему от Савойского дома; но вглядитесь в этот лоб, в эти глаза, в эти губы, поищите выражение чувств, которое художник хотел всеми силами скрыть, и вы обнаружите усталость во всем. Недостает лишь пустой чаши в нижней части этого портрета, чтобы сделать его символом Разочарования.

Так вот, этого короля следовало забавлять любой ценой. И потому скорее для него, чем для г-жи де Помпадур, по плану, похожему на грезу, воздвигается замок Бельвю. «Создайте мне сады Альцины, описанные Ариосто», — говорит г-жа де Помпадур художнику Буше, и Буше принимается за дело. Госпожа де Помпадур предоставила золото, мрамор и порфир; Лемуан обтесал эти камни, и вдвоем с Буше они создали жилище феи.

И потому, видя все эти старания угодить ему, Людовик XV улыбается, предоставляет г-же де Помпадур право табурета, сажает ее подле королевы, заставляет принцесс целовать ее в лоб — ее, дочь любовницы откупщика Турнеама, той женщины, которой после ее смерти сочинили следующую эпитафию:

Покоится здесь та, что поднялась из грязи

И ради денег тьму творила безобразий:С откупщиком сама не погнушалась связиИ изловчилась дочь пристроить к князю.

Ее, дочь Пуассона, который был приговорен к повешению и который однажды вечером, за ужином с финансистами, разгоряченный вином и переполненный желанием говорить правду, развалился в кресле и сказал:

— Знаете, что заставляет меня смеяться? То, что я вижу нас всех в окружении такого блеска и великолепия! Чужестранец, войдя сюда, принял бы нас за принцев, а между тем вы, господин де Монмартель, — сын кабатчика; вы, господин де Савалетт, — сын торговца уксусом; ты, Буре, — сын лакея; ну а я, да что тут говорить, все знают, чей я сын!

Но не только ради г-жи де Помпадур король Людовик XV предает забвению законы придворного этикета; ее брату, которому он дал титул маркиза де Вандьера и которого г-н де Морепа прозвал маркизом д'Авантьером, следовало сменить это имя, служившее поводом к насмешкам: его назовут маркизом де Мариньи, а чтобы этот прелестный шурин короля действительно обрел вид маркиза, ему дадут должность секретаря ордена Святого Духа. Он получит особую голубую ленту, освобождающую от доказательств знатности. Однако в отношении него фавор оказывается не таким уж неуместным. Молодой человек увлекается рисунком, геометрией и архитектурой. В девятнадцать лет он получает должность главноуправляющего королевскими постройками, и, в том возрасте, когда любой другой думал бы лишь о том, чтобы пользоваться этим фавором, он понимает, что его надо заслужить. Вместе с Суффло, Кошеном и Лебланом он отправляется в Италию, проводит там два года и возвращается оттуда если и не первоклассным художником, то, по крайней мере, первоклассным ценителем произведений искусства. Титул маркиза де Мариньи он получил перед самым отъездом.

— Ну что ж, — промолвил он, — французы прозвали меня маркизом д’Авантьером, итальянцы будут называть меня маркизом де Мариньером; это естественно, ведь по рождению я Пуассон.