Ловец акул

И хотя Юречка сроду ничего психоделичнее водки во рту не держал, я все-таки подумал, что ввернуть про него надо, хоть ложь, хоть пиздеж. Но как-то так, исподволь, типа я не сомневаюсь, что бабла достаточно, а про армейскую солидарность даже не думаю.

Леха отреагировал тут же.

— Где?

— Да под Кандагаром где-то, — ответил я так, словно это к делу совсем не относилось. Но афганцы есть афганцы. Потянулся Леха, расправил широкие плечи, демонстрируя мне свою армейскую выправку, вытащил из-за уха сигаретку и завалил меня вопросами о Юречке.

Просек меня, значит, подумал, понтуюсь я, но я-то тоже не пальцем деланный, назвал имена всех Юречкиных товарищей, его командира, и даже сумел обсудить с Лехой, кое-как, особенности боевого применения артиллерии в горах. Экзамен выдержал.

— А брат где? — спросил Леха, наконец, получив от разговора изрядное удовольствие. — Может, его подтянем? Нам такие нужны.

Я аж обиделся. Ну да, везде такие нужны, Васька только неликвид у вас.

— Он руку потерял. На мине подорвался, — сказал я, опустив очи долу.

— Вот, бля, сучья жизнь, — глубокомысленно сказал Леха, достал сигаретку из-за второго уха, но предложил ее мне. — На, брат.

Он, видать, имел в виду, что я Юречке брат, но прозвучало прикольно, обрадовало меня.

— На "афганке" много не заработаешь, — сказал мне Леха доверительно.

— Понял, — сказал я и побарабанил пальцами по прилавку. Люди огибали нас ручейком, испугавшимся камня. Ну и правильно, Леха-то — кремень.

— Что ж делать, что ж делать, что ж делать. Слушай, ну я не знаю, ну, ханка, может. Я ж ничего делать не умею, кроме как торговать. Но торговать могу! И могу хорошо!

Слово "ханка" я произнес как можно более небрежно. Спиздануть я умел, еще и удачно. Леха заглотил наживку.

— Ну, ханка, может.

Леха цокнул языком, поглядел на меня неожиданно хитрым глазом.

— Лады, — сказал он. — Будет тебе помощь. Но я за тебя своей башкой отвечаю, понял? Что будет не так, я тебя сам в лес повезу. Кататься.

— Да не вопрос, — сказал я. — Человек в стрессовой ситуации действует невероятно ловко.

Тут Леха как-то невероятно горько усмехнулся, у меня аж сердце удар пропустило. Киношно вышло и ужасно печально. Уж он-то знал, о чем я говорю, с какой-то с такой стороны, с которой и Юречка знал, и поэтому не мог терпеть салютов.

— Ну все, есть там одна тема. Обещать ничего не буду, но, может, и получится. Я поговорю с кем нужно. Но учти, ответственность во!

Он резанул ребром ладони воздух над моей головой. Я смотрел на него спокойно.

— Да еще б. Я тебя не подведу, обещаю.

Леха, вроде как, остался доволен. Мы еще покурили, потом он крикнул кому-то:

— О! Какие люди в Голливуде!

И скрылся Леха с глаз моих долой, а я остался со своими думами всякими наедине. Не, ну я представлял, в какой цирк с конями ввязываюсь. Чтоб я думал, что это работа чистая — не было такого. Но мне хотелось жить, да, кроме того, еще жить прикольно, жить, по возможности, без обломов. А это всегда какой-никакой риск.

В общем, все было славно, я весь в надеждах, хоть и с легкой депрессухой, Люси еще у меня жила. Как раз в тот вечер я ее, наконец-то, отпялил, член у меня был весь в крови, словно я ее им зарезал, а Люси долго прижималась ко мне и выглядела так трогательно и сентиментально, что я подумал про девчачьи романчики.

А еще подумал, что я, наверное, не тот мужик, который ее заслуживает. Ну, знаете, такая она классная, такая хорошая, добрая и ответственная, а еще и чистенькая оказалась, целочка.

Не, с целочками прикольно, во-первых точно не заразные, во-вторых трогательные и сильно зажимаются. Но какая-то у меня такая вина все равно перед ней возникла, словно я ее хреново отвалял, хотя я отвалял ее отлично.

— Знаешь, — сказала Люси, целуя меня в шею. — Мне снилось недавно, что мы с тобой в Лондоне, и хотя нас хотела проглотить большая жаба, в целом, все прошло очень даже ничего.

— Натурально, ты хочешь уехать, — сказал я. — Вот все время эту тему давишь.

Люси засмеялась.

— Нет! Я хочу, чтобы меня съела большая жаба, что уж тут непонятного?

— Ничего непонятного, я тоже хочу. Чтобы жаба съела. И чтобы побольше, побольше!

Тоже ржал, вместе с ней, угорал, стучал по подушке, но тут меня, как, сука, стрелой пронзила огромная нежность, болезненная, как докторский укол лет этак в пять. Я почти заплакал. Притянул такой ее к себе, приник ладонями к ее щекам.

— Так люблю. Не потому что дала, а даже в целом. Вообще как-то.

Она густо покраснела, схватила меня за руку, но не вывернулась, погладила косточку на моем запястье.

— И я, — сказала она. — Все это так ужасно романтично.

Как-то она умела перерисовывать реальность, да и весьма годно. Не смущала ее плесень в уголке потолка и сдвинутые кровати, с которых я даже не собрал китайского белья. Все ей было романтично, моей Люси в небе с бриллиантами.

— Вот бы, — сказал я. — Заглянуть в будущее и посмотреть, какие мы там. Как у нас все. Ну, там, счастливы ли мы, и все такое.

— Я хочу быть всю жизнь такой счастливой, как сейчас.

— Да не вопрос вообще. Будет у нас сладкая жизнь, как у Филлина.

— Феллини.

— Ну, да.