Ловец акул

То есть, по сути, вариантов было два: я соскакиваю, и мне хуже прежнего, снова спрашиваю у людей невинных про гробы, потом, в лучшем случае, прыгаю вниз на батин манер, в худшем, не знаю, Пашу зарежу и себя зарежу. Это раз. А что два? Два — это сохранить голову. А мне хотелось, Господи, как же хотелось, быть нормальным человеком. Ну, относительно хотя бы, даже если без изысков.

Чтоб сохранить голову, надо не просто ханку покупать, а то сегодня торговля шпарит, а завтра замерзла, надо ханку иметь в доступе, всегда.

Я уже начал понимать, что такое опиатный нарк, каким-то новым, отросшим у меня чувством, на уровне инстинктов.

Ох и попал же я. Ну, на каждую старуху бывает проруха, подумал, а я как-нибудь все-таки вывернусь.

Уж как я проклинал и Чжао, и себя, и Жуй Фея с его опийным чайком, и всех остальных безымянных моих китайцев. Горби принялся тереться о мои ноги.

— Ну, Горбач, уж мы с тобой найдем какой-нибудь выход. У нас будет перестройка. Только со счастливым концом.

Ладно, подумал я, почесав Горби по пятнышку на лбу, будем решать проблемы по мере их поступления. Но решал я проблемы по мере своего отупения, ха.

В общем, первым делом, спустился в общажный холл, звякнул Юречке. Они как раз телефон домой купили, вот и опробуем.

Юречка подошел не сразу.

— Извини, — сказал он. — Мылся.

А это у него дело долгое и даже мучительное.

— Ну, что, дошли бабки-то? — спросил я.

— Ну, да, — ответил Юречка. А я-то помню, как мы с ним могли ночи напролет болтать, когда мне было лет, скажем, семь. Закончились те времена теперь.

В общем, повел я с ним разговор светский о погоде, о здоровье мамочкином, о всякой такой ерунде, а потом вдруг говорю:

— Слушай, я тут кроссворд гадаю. Название наркотика коричневого цвета с резким, химическим запахом и расслабляющим эффектом.

Юречка сначала опешил.

— Совсем они там обалдели.

Потом спросил:

— Сколько букв?

Тут я почесал арбуз и сказал:

— А, не знаю. Я сам кроссворд забыл в комнате, просто вопрос запомнил. Дай, думаю, тебе задам. Ты ж многомудрый.

— Ханка, — сказал Юречка очень странно, совсем лишенным эмоций голосом, а потом как заорет по-армейски. — Ты охерел?!

— Тихо, — сказал я. — Тихо, ты говоришь со своим кормильцем. Не с кем-то там. Я тут лавандос нам зарабатываю, а ты на меня орешь! Искусство в массы, деньги в кассу! А тебе беспокоиться не о чем! Это я не для себя, а для господина Чжао Хуя. Он спросил.

— Вася, я приеду!

Что-то зашебуршало в трубке, зашумело. Может, штанишки надел, хуй его знает.

— Да приезжай, — сказал я, отлично зная, что Юречка даже до Ебурга не может добраться без маленького сердечного приступа. Херово у него стало с путешествиями, а раньше в походы ходил.

— Ты вообще понимаешь, что ты делаешь?!

— Понимаю. У меня к тебе встречный вопрос: а ты откуда знаешь, как она называется, если ты у нас такой правильный?

— Да у нас эту дрянь чуть ли не бесплатно раздавали, чтоб мы дохли! А ты!

— Тихо, — сказал я. — Тихо-тихо, Юречка, все в порядке.

Но все не было в порядке, руки у меня тряслись, ходуном просто ходили, чуть трубу не выронил. Я утер со лба пот и сказал:

— Тихо, тихо, — это уже себе.

— Как ты вообще в это вляпался?!

Но его помощь мне была не нужна. Если и существовал на этой земле человек, который мог мне клево помочь, то это Леха Кабульский, хоть я его и ссыковал страшно.

Я сказал:

— Ну все, до созвона. Мамочке привет, и все дела. Давай.

Я положил трубку, подошел к Пашке, оперся о его стол. Он сидел, откинувшись на стуле, голова его безвольно повисла, рот был приоткрыт и ровная струйка воздуха все время шевелила усы.

— Э! — сказал я. Пашка очнулся, воззрился на меня.

— Чего тебе?

Вот это сервис.

— Китаезы съехали, что там с соседями у меня?

— Не боись, подгоним скоро, — сказал Пашка, потирая виски с выступающими на них венами, аж смотреть на это было больно.

— Понял, не вопрос. С ценой так же?

Хотя про бабло мне было, по большому счету, уже все равно. Оно водилось. Пашка махнул рукой.

— Ну, да. Недельку один поживешь, считай, подарок от фирмы.

Пашка протер глаза, вперился, взырился в меня.

— Ну у тебя и видок.

— Сезонный грипп, — сказал я. — Дело страшное.

— Дело ясное, что дело страшное, — сказал Пашка и отодвинулся от меня на стуле. — Все, гуляй. Я старый человек, у меня могут быть осложнения.

— Вся наша жизнь — осложнения, если задуматься, — сказал я.

А про грипп все угадал, хера себе! Бывает такое, когда ляпнешь сдуру, а это истина окажется. В общем, заснул я кое-как, проснулся, гремя соплями, с кашлем, мокрый, как мышь, дрожащий и с комом тошноты внутри. С животом вообще непонятно что происходило. Сначала подумал — вправду грипп, а потом до меня дошло. Ай да Васька, ай да молодец!

Но на работу пиздовать все равно пришлось, а то как же. Больничный ему еще — тут больничных нет, разве что лично от Лехи Кабульского билет в Склиф.

Весенняя прохлада казалась мне страшным, совершенно уебанским холодом, болело решительно все, в метро от меня отсаживались ипохондричные бабульки.