Ослепительно-белый заварочный чайник, теплый и тяжелый, возле крышечки выступила испарина. Золотистая струйка течет из тонкого носика в чашку, стоящую на блюдце. Белая скатерть, белая посуда. В вазе посреди стола – пышный букет белых пионов. На стуле справа – кукла в матросском костюмчике, у нее рыжие, криво остриженные волосы, а глаза зарисованы зеленым. Перед куклой тоже чашка чая, пар поднимается вверх легкой дымкой. Небо ясное, без облаков, и резная крона дуба бросает кружевную тень на террасу.
– Как прошел твой день, Эдмон? – спрашивает Карна. Ее голос совсем детский, но она произносит слова манерно и чуть устало, как взрослая дама. Одна ложка сахара опускается в чашку. Карна размешивает его совершенно беззвучно, кладет ложку на блюдце. – У меня тоже все хорошо, спасибо, что спросил. Занятия отменили, потому что мадам Элоиз приболела. Но я прочитала длинный рассказ и выучила таблицу умножения на шесть.
Чай вкусный и пахнет мятой. В хрустальной вазочке на столе – шоколадные конфеты.
– Угощайся, – разрешает Карна. – Они с орешками.
Кукла таращит на нее замазанные зеленой краской глаза. Внизу слышны голоса, и Карна смотрит через перила. Родители встречают гостей. На маме пышное розовое платье, она обещала, что Карне сошьют такое же. Кто-то заходит в дом, кто-то идет гулять в сад. Вечером прием, и Эдмон тоже приедет вместе со своими родителями.
– Я соскучилась, – доверительно признается Карна кукле.
Солнечные зайчики пляшут по столу, застеленному белой скатертью, внизу смеется мама, вечером будут танцы, а впереди лето и целая жизнь, и ее счастье такое абсолютное…
Рихард вынырнул из воспоминания. Пульс под его пальцами почти не ускорился.
Карна моргнула, и зрачки ее сузились.
– Чаепитие с куклой, – сказал Рихард. – Мило. Я, правда, надеялся на что-то более волнующее.
– Я была счастлива тогда, – пожала плечами Карна. – Как принято одеваться в таверну?
– На тебя все равно обратят внимание, – ответил Рихард. – Что бы ты ни надела.
Она пошла наверх, а он невольно потер грудь и поморщился, словно от боли. Воспоминание было таким, как надо: светлым, добрым и действительно дорогим для нее. Он бы и сам не смог выбрать лучше. Но ему отчего-то хотелось плакать, а сердце сжималось от чужой тоски по утерянному или несбывшемуся.
Газета упала на стол перед мужчиной, и тот недоумевающе поднял глаза на посетителя в запыленном полицейском мундире:
– Не ожидал тебя увидеть… Что это? «Вечерняя Рывня»?
– Не «что», а «кто». Посмотрите на фото.
Мужчина нацепил на крупный нос очки, висящие на груди на толстой золотой цепочке, приподнял газету и подвигал ее туда-сюда, чтобы найти оптимальное расстояние.
– Мирабелла Свон. Сиськи у нее отличные. Постой-ка, Вилмос ее шпилит? Вот паскуда!
– Женщина за ее плечом, – сказал гость и, не дожидаясь приглашения, уселся в кожаное кресло.
– Не может быть, – протянул мужчина, всмотревшись в фото.
– Я тоже не сразу поверил, но это она. Каролина Кеза́. Невеста с навьей свадьбы.
– Что ж… Мы ведь решили оставить ее в живых. Бедняжка не виновата, что ее отец оказался таким упертым ослом.
– Она видела нас вместе.
– Ты слишком много мнишь о себе. Твою невыразительную рожу она давно забыла.
– Она-то да, а вот ловец…
Мужчина кинул взгляд поверх очков на своего посетителя и уткнулся в страницы. Иногда его губы слегка шевелились, а седые брови сдвигались к переносице. Дочитав, он отбросил газету на стол.
– Вот дерьмо! – выпалил он в сердцах. – Что ж ей ровно-то не сиделось? Я думал, она отправится на лечение, если не помрет от пережитого. Или уйдет в монастырь… Как ее вообще угораздило устроиться помощницей к ловцу, да еще такому?
– Это может быть опасно, – подтвердил полицейский.
– Он может увидеть ее воспоминания, – кивнул его собеседник.
– Сможет узнать нас, понять, сопоставить факты…
Мужчина пожевал нижнюю губу, задумчиво побарабанил толстыми пальцами по столу.
– Кто-то из них должен умереть, – веско произнес он.
– Кто?
Он снова посмотрел на фото. Каролина выглядела испуганной и жалась к суровому ловцу, чей взгляд прожигал насквозь даже с дешевых страниц провинциальной газетенки.
– Без разницы. Решай сам.
Глава 6
В таверне «Пьяный голубь» было немноголюдно и хватало свободных столов, но Рихард отвел спутницу в самый дальний угол, отгороженный чем-то вроде высокого плетня. На нем рядком сидели чучела голубей, и кто-то определенно был пьян: то ли птицы, то ли таксидермист.
– А почему в Рывне названия рестораций связаны с птицами? – спросила Карна.
– Ты так хорошо знаешь ресторации Рывни? – тут же поинтересовался Рихард, садясь напротив нее.
– Слышала… – ответила она и пересела левее, чтобы чучело голубя не косило на нее искусственным глазом.