Читаем Лу Саломе полностью

«Я никогда не забуду тех часов, когда он открывал мне свои мысли, — писала Лу Саломе, — он поверял мне их, как если бы это была тайна, в которой невыразимо трудно сознаться, он говорил вполголоса с выражением глубокого ужаса на лице. И в самом деле, жизнь для него была сплошным страданием, а убеждение в ужасной достоверности „вечного возвращения“ доставляло ему неизъяснимые мучения».


Она написала и посвятила Ницше небольшой гимн:

Я люблю тебя, увлекательная жизнь, как только друг может любить друга.Я люблю тебя, когда ты даёшь мне радость или горе,Когда я смеюсь или плачу, наслаждаюсь или страдаю.Покидая тебя, я буду страдать и уеду от тебя с тем чувством горя,Какое испытывает друг, вырываясь из объятий друга.
Если у тебя даже не останется для меня больше радости, пусть!Мне останется твоё страдание.

Ницше пришёл в восхищение от этого подарка и хотел отплатить за него тем же. В продолжении восьми лет он намеренно избегал всякого музыкального творчества, музыка нервировала его и приводила в изнеможение.

Теперь, после продолжительного перерыва, он снова принялся за неё и решил написать на стихи Лу Саломе что-то в духе скорбного дифирамба. Но работа эта слишком взволновала его и вызвала новые физические страдания: появились невралгические боли, резко изменилось настроение, начались припадки сомнения. На смену радостному подъёму явилось состояние безразличия и пресыщенности.

Он должен был слечь в постель и из своей комнаты писал Лу записки следующего содержания: «Я в постели. Ужасный припадок. Я презираю жизнь».

И всё-таки «Гимн жизни», который он отдал на суд своим друзьям-музыкантам, имел большой успех. Один дирижёр оркестра взялся исполнить это произведение. Ницше радостно делится этой новостью с Лу: «По этому пути мы можем придти вместе к потомству, — другие же пути оставить открытыми».

Хотя оба друга — Ницше и Рэ постановили делить между собой эту девушку духовно, в их отношениях не было недостатка в истинно мужских претензиях и соперничестве. Когда Лу проводила часы, дни и целые ночи в обществе одного из них, у другого начинали появляться навязчивые фантазии, которые в конце концов окончательно расстроили их дружбу.

Ницше переживал значительно больше. При этом он забывал, что у Рэ имеется не меньше оснований для подозрений. К примеру, затянувшаяся прогулка Лу и Ницше на вершину Монте Сакро. Они объясняли своё чересчур долгое путешествие тем, что хотели увидеть заход солнца в Санта Роса, откуда, как утверждают пытливые исследователи, солнца вообще не видать.

Позднее Ницше, подразумевая прогулку на Монте Сакро, благодарил Лу «за самый пленительный сон моей жизни». Эта фраза побудила назойливых репортёров допытываться у Лу (уже в её преклонном возрасте), о чём они беседовали и целовались ли… Лу со свойственной ей иронией отвечала, что мало что помнит по этому поводу.

Постепенно дружба Ницше и Лу подходила к концу. И этому, пожалуй, можно найти объяснение. Лу приехала к нему в Лейпциг, как и обещала, но в сопровождении Пауля Рэ. Должно быть, она хотела, чтобы Ницше понял, какова была её дружба с ним, в которой она ему никогда не отказывала. Но при этом она сохраняла полную свободу и не хотела подчиняться его воле. Отношение её к нему можно было скорее назвать симпатией и уважением, чем полной духовной преданностью.

Хорошо ли она взвесила все трудности подобного предприятия и всю опасность такого опыта? Она знала, что оба друга были влюблены в неё. Каково было её положение между ними? Была ли она уверена, что, желая обоих удержать около себя, она не уступит инстинкту, своему, может быть, бессознательному любопытству измерить свои женские силы, своё очарование? Никто не может этого знать, и никто не ответит на эти вопросы.

Ницше стал грустен и подозрителен. Однажды ему показалось, что, разговаривая вполголоса, его друзья смеялись над ним. Кроме того, до него дошла сплетня, которая взволновала его.

Это была очень наивная история. Рэ, Ницше и Лу Саломе захотели вместе сфотографироваться.

Лу и Пауль сказали Ницше: «Сядьте в эту детскую колясочку, а мы будем держать её ручки, это будет символическая картина нашего союза».

Перейти на страницу:

Похожие книги

След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное