Где-то вдали, за много сотен метров от них, показалась длинная, почти бесконечная колонна, испещренная выступами, пластинами, проводами, наружными лестницами и оголенными трубами внутри. Она уходила в облака и там пропадала. Придя в себя, Лёша узнал в этой исполинской постройке ту самую арку, которую они видели в Менске, однако колонна быстро его разубедила. Постройка начала подниматься в воздух, а после с ужасной силой упала вниз. На месте, где прошла ее поступь, поднялся ужасающий столб пыли, обломки взлетели в воздух, а по земле пошла дрожь. Удивительно, как своей мрачной структурой эта колонна филигранно скрывалась столько времени от их взгляда, и только теперь объявилась на пути на фоне грязно-серого с оттенками желтизны неба.
Лёша выронил из рук все, что было в них. Дернув брата, он указал высоко в воздух и показал ему это ужасное сооружение. Поначалу Егор безразлично посмотрел на огромную колонну, но потом даже его глаза на время разомкнулись и стали огромными, словно на него надели очки для совсем уж незрячих людей. Колонна снова поднялась, после чего опустилась.
Чудеса на том не закончились. Взобравшись на восемнадцатиэтажное здание, которое мешало полному обзору, братья увидели вторую колонну, которая так же медленно двигалась и шагала куда-то вперед. Тучи, скрывавшие их верхушку, начали быстро плыть, после чего разлетелись, словно осенняя листва во время урагана. Ужасающий поток воздуха вытолкнул облака и обнажил своего хозяина – огромную круглую тушу, держащуюся толстенным тросом за какую-то опору, также скрытую за облаками.
Туша была и впрямь исполинская. Размеры ее в диаметре можно было приблизить к размерам Национальной библиотеки Беларуси, но на деле она была раза в три больше, от чего у Егора закружилась голова. Два огромных и выгнутых, словно телевизионные антенны, глаза смотрели на город своим мертвенным механическим взглядом. Сверху у нее имелись три круглых нимба, которые без остановки вертелись, со всех сторон показывая свои ужасающие внутренности и вываливающиеся кишки-провода. Машина пускала тусклые лучи света на город и что-то будто бы высматривала.
Совершенно не представляя, как такая конструкция могла двигаться и работать спустя столько лет после войны, Егор с братом сидели и, разинув рты, наблюдали за ее мерным ходом. Что делать дальше, было непонятно. Машина совсем не вызывала доверия, а ее размеры и наблюдательность порой сковывали движения и останавливали дыхание. Ничего больше нее в жизни братья не видели. Даже несмотря на то, что она находилась примерно в километре от них, голову все равно приходилось слегка задирать, от чего головокружение и туман в глазах усиливались многократно.
Несмотря на весь ужас и силу машины, братья не хотели отпустить взгляд и пойти дальше. Ее исполинские размеры так и приковывали взгляд. Отключив наушники, Лёша достал две длинные самокрутки, вставил картридж со сборником джаза, который составил для них Женя, и они вместе слушали музыку, наблюдая за ходом машины.
Сидели они долго. Трудно подсчитать, сколько прошло времени, но их путешествие явно стало четче описывать границы своей цели. Теперь это был вояж по землям родной страны, в котором они исследовали, узнавали, постигали. Помимо совершенно очевидных истин, политики и мрачных видов, которые они видели по пути, братья лучше разобрались в своих чувствах. Ныне Егор перестал мнить себя человеком без нужной доли эмпатии. Разбудив чувство любви, спавшее доселе у него в душе почти восемнадцать лет, Егор смирился со своей участью и принял любую метаморфозу, которую хотели произвести его тело либо мозг.
Образы, которые он так старательно выстраивал, вклинивая в них романтику своей отрешенной натуры, были забыты. Сейчас он не имел желания никому и ничему ничего доказать, ведь вот оно – образ одинокого и брошенного почти всеми человека с сигаретой во рту. Только он был не надуманный, а самый реальный. Этот образ его не радовал, и Егор отдал бы все, лишь бы избавиться от него и снова стать наивным и глупым. Ему казалось, что он и так все доказал, а теперь оставалось лишь идти дальше, как бы трудно то ни было.
– Как ни прискорбно это признавать, – начал Лёша, закинув ногу на ногу и открыв холодную бутылку колы «Красные яблочки», – ты намного проницательней меня. В тебе есть эта смекалка, которой мне не хватает. И тогда, в технической комнате Жени, ты был прав. Твое прошлое скрыто от тебя благодаря мне, за что твоему старшему брату ни разу не стыдно. Кто знает, кем бы ты стал, если бы в неосознанном возрасте начал носить те ужасы, которые в себе нес я, – он буднично бросил кусочек лимона в колу и добавил на глаз сахарную пудру.
Взяв из охладителя вторую бутылку, Егор оперся на некогда рабочий кондиционер на крыше. Он ничего не ответил, а промолчал и прищурил глаза. Он услышал то, в чем он не сомневался, и сейчас это его почти не волновало. Когда машина на время отпустила его прикованный, чуткий взгляд, он опустил голову и снова достал фотографии.