Лучший друг

По дороге было много проблем, а если точнее – посты, которые наполняли кучи вояк. Уже не видя, кто хороший, а кто плохой, я просто убивал каждого встречного, кто задавал вопросы. Было очень трудно делать это так, чтобы ты не видел. Каждый выстрел сопровождался тем, что я должен был сам переживать ужасное давление, так еще и тебя прикрывать. Ты не увидел ни одного трупа за то время. Никто и не подумал бы обыскивать двух малышей на дороге до центра, так что эти ублюдки не представляли особой опасности. Кто-то даже хотел нас украсть, взять выкуп и прочее, но они не знали, что заплатить за нас уже некому было бы. Мы стали бесполезным товаром, которым заинтересовались бы разве что маньяки да люди, что развлекаются с человеческими органами. Благо, таковых мы не встретили. Наверное, единственное, что обнадеживает. Не правда ли?

Первую ночь мы провели под навесом из гнилых досок и жестяных пластин, которыми укрыли себя от глаз прохожих около заброшенного здания. Ты укрылся от холода газетенками, когда я вспомнил, что не забрал с собой даже денег. Хныча, я шел по улице и искал киоск, не зная тогда, что детям в такое время гулять опасно. Найдя наконец небольшую табакерку, я купил за свои карманные деньги, которые мама дала мне для продуктов в магазине еще до сирены, пачку сэндвичей, два литра воды и тряпичную сумочку, чтобы можно было колесить по городу с комфортом.

Наутро мы двинулись в самый центр, где я планировал найти школу и пойти туда. Конечно, я не знал, что это так не работает, но, сломленный горем, я не мог найти альтернатив и здраво рассудить, если тот я, идиот по натуре, так мог.

Вскоре тебе игра надоела. Ты сел на скамейку, надулся и отказался идти дальше. Таща тебя на спине, я выслушивал жалобы. Ты кричал, чтобы мама услышала и подвезла нас на машине, папа приехал на мотоцикле, но никто не отзывался. В конце концов я убедил тебя идти самому за пачку хрустящей морковки из Макдональдса. Мы пришли в ресторан и проели там все деньги. Ты съел морковку и уже с бо́льшим рвением пошел дальше.

Мы остановились на одной заброшенной станции, которую должны были снести в скором времени. Там мы ночевали пять дней, пока еда на мусорке не закончилась и туда не пришла бригада. Далее мы мигрировали в новый район, где по украденной карте я узнал, что будет школа, куда нас возьмут. На тот момент я еще не знал, что такое приют, так что нам повезло. Моя глупость, возможно, избавила нас от жизни в настоящем сиротском доме, которые после войны выглядят скорее как приюты для собак. Спустя два дня скитаний мы нашли удобный технический этаж какой-то панельки, где было много места, тепло и много мусорок, которые располагались прямо около подъезда.

Там мы жили еще неделю. На третий день, когда вдруг отключили отопление, ты заболел и начал громко кашлять. Мне приходилось накрывать тебя своей курточкой, чтобы ты хоть как-то подождал, пока я найду школу. Развлечений было немного. Единственным, что тебя веселило, было чучело, которое я сделал из коробок от макзавтрака, и нож, которым мы рисовали на рыхлом бетоне. В те семь дней я научился обращаться с тобой и ухаживать. Наверное, тогда, когда я пел тебе песню, чтобы ты уснул, а ты подхватил ее, своим тонким голосочком отпевая выкрики в ней, мой младший братик показал мне, что друзей у нас больше нету. С тех пор ты был не обузой, а моим сыном, за которого я взял ответственность и за которым нужен был глаз да глаз.

Несмотря на все мои старания, на седьмой день ты «погиб». По крайней мере, я так думал. Проснувшись, я увидел лужу блевоты в углу, а ты лежал рядом без сознания. Изо рта у тебя струилась кровь. Я помню твое бледное, усталое лицо. Впалые глаза, покрывшееся ссадинами и волдырями тело – все это не украшало бедного пятилетнего ребенка. От ужаса я начал рвать на себе волосы, бить кулаком по полу и расшибать лоб в кровь. Мне было всего девять, так что я и представить себе не мог, что можно сделать. Единственное, что мне пришло в голову, так это укрыть тебя всей моей одеждой. Грязный, немытый и обездоленный, я сидел в углу в одних трусах и ежился от холода, пока сам не повалился на холодный бетон без сознания.

Кто знает, за что удача к нам была так снисходительна, но проснулся я уже на диване в темной комнате. Было тепло. Весь грязный и липкий, я скинул с себя толстое одеяло. Я до сих пор помню, как мял руками мягкую перину и плакал от удовольствия. Спохватившись, я услышал шум воды из-за угла и детский плач. Поставив исхудалые ноги на мягкий шерстяной ковер, я завернул за угол и медленно прошагал по коридору, где меня встретили самые добрые люди в нашей с тобой жизни. Игорь держал тебя, мокрого, покрасневшего от горячей воды на руках и печально, почти болезненно улыбался.