Луна команчей

— Ты был бездельником, — сказал Колл, хотя и был согласен с точкой зрения Гаса.

Иногда мнение Гуднайта раздражало его. Бедная женщина могла быть кем угодно. Но все же Гуднайт убедил себя, что она является давно утраченной дочкой Паркера, матерью, как говорили некоторые, Куана, молодого военного вождя группы Антилоп, воина, которого видели не многие белые.

— Я знаю Паркеров, вот почему так считаю, — ответил Гуднайт. — Я был рядом с Паркерами с тех пор, как приехал в Техас, и эта женщина похожа на Паркера.

— Даже если она урожденная Паркер, то теперь она команч, и у нее ребенок команч, — сказал Огастес. — Колл прав — милосерднее пристрелить ее.

Гуднайт не стал больше спорить. Он не видел в этом никакого смысла. Нечего было обсуждать. Пленница был женщиной с белой кожей и голубыми глазами. Она не родилась среди команчей. Они не могли ни пристрелить ее, ни бросить. Он также как и Колл с Маккреем знал, что в поселениях белых ее ждало только горе. Это было неоспоримо. Белые семьи, конечно, думали, что они хотят вернуть назад своих близких из плена. Они так думали вплоть до того момента, когда рейнджеры или солдаты действительно возвращали им какого-то бедного, оборванного, грязного, дикого пленника, человека, который, вероятно, не мылся, кроме как под дождем, с того момента, как был похищен. Если плен продлился больше пары месяцев, человек, которого возвращали семье, никогда не был тем человеком, которого они потеряли. Изменение было слишком сильным, пропасть между новой и старой жизнью была слишком широка, чтобы ее перепрыгнуть.

Колл также больше не говорил о белой женщине.

Он знал, что они спасли ее только для того, чтобы убить пытками, отличающимися от тех, которые применяли индейцы. Он не мог припомнить выздоровления пленников, если рейнджеры, организовав быстрое преследование, не сумели отбить их в течение нескольких дней после пленения. Только те, кто был только что захвачен и сразу освобожден, могли нормально жить дальше.

Как всегда, он ехал домой с равнин с чувством незавершенности. Они вступили в три большие стычки и хорошо себя показали.

Вернули немного домашнего скота, хотя большинство украденных лошадей вернуть не удалось. Несколько воинов команчей были убиты, при этом потеряли только одного рейнджера, Ли Хитча, который отстал, чтобы собрать хурму, и нарвался прямо на охотничий отряд команчей. Они всадили в него тучу стрел, сняли скальп, искалечили и уехали. К тому времени, когда его друг Стоув Джонс вернулся и нашел его, команчи пересекли след отряда рейнджеров и бежали на открытые равнины, присоединившись к конокрадам. Стоув Джонс был безутешен. За один час он потерял своего самого старого друга.

— Эта хурма даже еще не созрела, — сказал Стоув.

Он повторял то же самое изумленное замечание в течение многих лет, каждый раз, когда упоминали Ли Хитча. Тот факт, что его друг из-за зеленой хурмы сам себя подставил под убийство, никогда не переставал преследовать его.

Колл также сожалел о потере. Способный рейнджер сделал единственную ошибку в таком месте, где единственная ошибка стала всем, что потребовалось, чтобы покончить с человеком. То же самое могло произойти с Огастесом, если бы вместо хурмы на кустарнике росли бутылки виски.

Его беспокоило то, что невозможно было с малочисленным отрядом людей постоянно защищать сотни миль границы. Правительство разумно построило линию фортов, но теперь из-за гражданской войны солдаты быстро покинули их. Граница была почти так же не защищена, как это было в сороковых годах, когда он и Огастес впервые взялись за ружья.

Команчи отступали, были деморализованы, болели, голодали. Несколько наступательных кампаний устранили бы их как угрозу белым поселениям. Но теперь из-за войны прогресс остановился. Команчи, которым противостояло столь мало бойцов, снова совершали набеги по собственному усмотрению, выбирая маленькие, брошенные на произвол судьбы ранчо и фермы. Недавно пришли сведения, что один молодой вождь даже отправился на юг по старой военной тропе в Мексику, разрушив там три деревни и похитив у мексиканцев много детей.

Это вызывало у Колла такое чувство безнадежности, что он и Огастес даже начали говорить о том, чтобы подыскать себе другое занятие. Под их командой редко бывало одновременно более пятидесяти человек.

Хотя команчи были относительно слабы, рейнджеры были еще слабее.

Между тем, на юге и западе бушевал бесконтрольный бандитизм. Самые знаменитые скотоводы южного Техаса — люди типа капитана Кинга — фактически находились в состоянии войны со своими коллегами из Мексики, вынужденные нанимать большие группы хорошо вооруженных стрелков на хороших лошадях, чтобы отстаивать свою собственность.

На востоке, где бушевала война, ход противостояния был неопределенный. Никто не мог сказать, кто победит — Север или Юг. Даже те приверженцы в Остине, которые считали генерала Ли вторым после Всевышнего, теперь притушили свое бахвальство.

Борьба была действительно отчаянной. Никто не знал, что будет дальше.