Луна команчей

— Жаль, что я не могу снять голову, — сказал он Мэгги. — Если бы я мог снять ее, я бы выбросил ее подальше, чтобы не чувствовать, как она болит.

— Много людей сильно подорвали свое здоровье, выпивая виски с Гасом Маккреем, — сообщила Мэгги ему серьезно.

Пи Ай не стал спорить.

— Гас? Он может выпить больше алкоголя, чем поместится в ванну, — сказал он. — Это ваше одеяло?

— Да, я подумала, что лучше укрыть тебя, — ответила Мэгги.

— Я видел ужасный сон, — сказал Пи Ай. — Я видел, как здоровый команч потащил меня за ноги и снял с меня скальп.

— Это был не команч, это была я, — сообщила Мэгги. — Твои ноги лежали поперек улицы. Я боялась, что тебя переедет фургон, поэтому развернула тебя.

— Джейк уехал в Колорадо, чтобы искать серебряный рудник, — сказал Пи Ай.

Мэгги не ответила. Вместо этого, к испугу Пи Ая, она зарыдала. Она ничего не говорила. Она просто забрала свое одеяло и, рыдая, пошла с ним домой.

Пи Ай, никогда не знавший, чего можно ожидать от женщин, сразу прогнал сон и отправился в ночлежку. В будущем он решил никогда не напиваться и засыпать там, где его может обнаружить женщина. Тогда не будет никаких слез.

— Наверное, не надо было говорить ей о своем сне, — сказал он немного позже, обсуждая этот случай с Дитсом.

— Как ты думаешь, женщина расстроилась, узнав о моем сне? — спросил Пи.

— Не знаю. Я не женщина, и я не видел сон, — ответил Дитс.

22

Айниш Скалл — теперь генерал Скалл, благодаря блестящей, некоторые сказали бы жестокой, серии побед в длительном конфликте с Югом — только устроился в своем кабинете с утренними газетами и чашкой кофе по-турецки, когда его племянник Ожеро, изящный молодой человек с французскими манерами, вошел с раздражением на лице.

— Проклятие, как неприятно не иметь дворецкого, — сказал Ожеро. — Зачем только Энтвисл ушел на военную службу?

— Я думаю, ему не хотелось пропускать великие битвы, — ответил генерал Скалл. — Я не так переживаю по поводу его ухода. Самое неприятное то, что этот человек позволил убить себя, да еще вдобавок за две недели до перемирия. Если бы этот дурак всего лишь не поднимал головы в течение еще двух недель, ты не должен был бы сам открывать дверь, не правда ли, Ожеро?

— Это просто раздражает. Ведь я не дворецкий, — заявил Ожеро. — Я читал Вовенарга[30].

— Ну, Вовенарг захватывает, но как насчет парня у двери? Я думаю, что там мужчина, — сказал Скалл.

— Да, я полагаю, что он полковник, — ответил Ожеро.

— Нет никакой причины ждать. Или он есть, или его нет, — сказал Скалл. — Тебя не слишком затруднит, если ты проводишь его?

— Я думаю, что могу проводить его, пока он здесь, — ответил Ожеро. — А тетушка Айнес скоро вернется? Намного веселее, когда тетушка Айнес здесь.

— Твоя тетушка унаследовала много денег, — сообщил ему Скалл. — Она умчалась на Кубу, чтобы купить еще одну плантацию. Я не знаю, когда она вернется. Ее тропические замашки уж точно не подходят для Бостона.

— Что, мастурбация? — спросил молодой Ожеро. — Но колени были прикрыты одеждой, и они сидели в экипаже. О чем беспокоиться?

— Ожеро, может ты пойдешь и приведешь того полковника? — попросил Скалл. — Поведение твоей дорогой тетушки мы можем обсудить в несколько другое время.

Ожеро пошел к двери, но не мог выйти из кабинета. Он почти минуту стоял в дверном проеме, как будто не мог решить, выйти ему или остаться.

— Вообще то, я не очень беспокоюсь о Вовенарге, — сказал он. — Я действительно беспокоюсь о тетушке. Обвинить ее в проклятой мастурбации!

Затем, прежде чем Скалл успел снова напомнить ему о полковнике, которого он оставил в ожидании где-то в доме, Ожеро повернулся и вышел прочь, оставив дверь в кабинет приоткрытой. Такая оплошность сильно раздражала Скалла. Он любил, когда двери, ящики, ставни, окна и кабинеты были плотно закрыты. В конце концов, он больше пришел в раздражение из-за своего безупречно обученного дворецкого, Энтвисла, подставившего себя под пулю в мрачном сарае в Пенсильвании, чем из-за Айнес, мастурбировавшей старого Джервиса Дэлримпла в открытом экипаже, неосмотрительно припаркованном у парка Бостон-Коммон. Как бы там ни было, во время этого действа брюки сползли с коленей. К раздражению Айнес мимо случайно проходил полицейский, высокий вермонтец, который заглянул в экипаж и засвидетельствовал акт, что привело к обвинению в публичном разврате, не говоря уже о последовавших суете и беспокойстве.

— Ох уж эти янки, — заметила с досадой Айнес. — Я лишь подержала его за член, чтобы успокоить. Я не могла вести его в таком состоянии на чаепитие к мистеру Кэйботу, так что теперь? Он мог бы там засунуть себя в какую-нибудь невинную молодую мисс.

— Не сомневаюсь относительно твоих добрых намерений, — сказал Скалл жене, — но ты могла быть несколько щепетильней в выборе места парковки.

— Я останавливаюсь там, где мне нравится. Это свободная страна, или, по крайней мере, она была такой до победы мерзких янки, — ответила ему Айнес, закипая от ярости. — Это было так же естественно, как подоить корову. Я полагаю, что в следующий раз я буду арестована, если я решу подоить свою Джерси на публике.