Луна за облаком

Ленчик нажимал кнопку «вира» — лебедка тащила в поднебе­сье бадейку с кирпичом. За бадейкой лез на трубу Ленчик. Надо привыкать к высоте. И надо помогать Бабию — подавать кирпич. В ушах свистел верховик, слезы набегали на глаза. А труба крени­лась. Вот рухнет... Ленчик старался не думать о трубе. «Загляну вечером к Флорочке, может, в киношку сходим».

Бабий косился на Ленчика:

— Голова как?

— Что голова? Нормально.

— Ну-ну. Заруби на носу — во всем слушаться старшего. Свя­той закон верхолазов.

Шлепался раствор на кирпич. Мастерок — чирк-чирк! Еще дол­го-долго шлепался... И долго-долго мастерок чиркал... Труба крени­лась, вздрагивала всем своим каменным нутром.

Ровно в четыре Чепезубов, напевая мотивчик «У каждой работы имеется срок», подошел к лебедке и включил сирену. Бабий ста­рался перекричать ее. Ленчик разводил руками: ничего не с 1ышу. Гот показывал сверху палец. Это означало: надо уложить еще ку­бик, а пото м — по домам. Но Ленчику не до кубика. Раздражение к Бабию не проходило с самого обеда. «Пожалел полтинник... Нужно мне тут выламываться на него»,— думал Ленчик и хотя сознавал, что «выламывается» не на него, все же распалял себя. «Тоже мне, воспитатели!»—бурчал он, думая уже не о Бабии, а о Трубине.

Умолкла сирена и теперь можно разобрать Бабия:

— Слышь, Ленчик! Пока тепло, надо жать. Потом хуже будет.

Ленчик знал, что «потом хуже». Наступят холода и на тру­бе без «тепляка» не усидишь. Пока тепло, надо жать. Но раздраже­ние набухло уже горячей волной в груди. Оно подхватывает и не­сет Ленчика подальше от трубы, от лебедки, от Бабия.

Нарушен святой закон верхолазов. Чепезубов ослушался стар­шего. Такого еще не бывало.

Бабий догнал Чепезубова, схватил его за шиворот.

— Пойдем на трубу!

— Но-но. Ты рукам воли не давай,— заговорил возбуждекно Че­пезубов.— А то ответишь!

— Я и не даю воли.

Ну, что было делать Ленчику? Пришлось возвращаться по-хоро­шему. Кому приятно, когда при всем честном народе поволокут те­бя за воротник.

Они поработали с час, уложили кубик кирпича. Бабий вытащил папиросу, закурил. Ветерок остужал горячее тело. Он задумался и забыл о Чепезубове. А тот заканчивал окольцовку трубы — стя­гивал металлический обруч. И его подвела торопливость. У него выпал из рук ключ, он потерял равновесие и полетел с монтажной площадки.

— А-а-а!—раздался его крик.

Бабий обернулся и увидел, что Чепезубов раскачивается на предохранительном тросике.

— Бабий!— кричал Ленчик.— Сходи за лестницей, сними меня! Скорее!

— Ты попробуй подтянуться,— советовал ему Бабий.

— Сил не хватит. Давай лестницу скорее!

— Где я тебе достану лестницу? Вот морока.

«Как же помочь ему?—размышлял Бабий.— Пожалуй, я вытя­ну его на площадку».

— Эй, Чепезубов! Не ори. Я протяну тебе свой трос, ты обмо­тай его вокруг руки и я тебя вытяну. Понял?

Бабий отстегнул пояс с предохранительным тросом, уперся но­гой в доску и спустил трос.

— Ты подтягивайся на своем тросе,— кричал ему Георгий Ни­колаевич.— А я тебя поддержу. Давай, давай! Смелее! Ну вот...

Ленчик уже дотянулся рукой до лесов. Еще усилие... Он взял­ся за доску, потянул на себя... Бабий, видя, что Ленчик на лесах, выпустил пояс с тросом. Оба услышали, как доска заскрипела и поползла...

Ленчик видел, как Бабий отдернул ногу с доски, поскользнулся и упал с монтажной площадки, размахивая руками... Большое и грузное тело промелькнуло мимо Чепезубова. Ленчик посмотрел вниз. Бабий лежал на земле.

— Бабий!— крикнул он.— Георгий Николаич!

Тот не отвечал и не шевелился.

Ленчику стало страшно и у него потекли слезы.

Ленчик Чепезубов и Колька Вылков пришли проститься с бри­гадой.

— Видите — телеграмма. Уезжаю,— проговорил Колька.

— А что такое?— спросил Гончиков.— Кураж⁷

— Мама заболела. Мамочка. Едем к ней в деревню. На приро­ду. Я уже и расчет взял.

На его красном лице — сонные глаза, улыбка растягивала губы.

— А чего ж ты радуешься? Заболела мать, а он радуется.

— Но-но!— неопределенно обронил Колька, не то угрожая, не то оправдываясь.

— Они же совсем чумовые!—удивленно произнес Федька Сурай.

— Но-но!— Колька помахал ему пальцем.

— Мы не из таких,— сказал Ленчик.— Мы не из разнорабочих.

— На разных работах не желаешь? Кишка тонка?—спросил его Мих.

— Да ты, что? Я, каменщик, верхолаз, должен где-то дырки долбить да конопатить?

— Из-за тебя, дурака, Георгий Николаич чуть жизни не ли­шился.

— Ну уж нет. Это он по своей дурости полетел.

— Он же из-за тебя старался.

— Ну уж нет. Он по своей жадности за лишний кубик старал­ся. А мне своя жизнь дороже. Попробуйте найти на мое место дурака.

— На твое? А Федьку поставим.— спокойно ответил Мих.

— Ха. Федьку! Толкай телегу в мешок. .

— Шел бы в маляры,— сказал Федька.

— В маляры! Вот у Кольки хавиру белил, ничего не получает­ся. Одни поповские знаки получаются. Пришлось звать дядю Васю.

— Какие еще знаки?

— Да крестики... вот такие...

Ленчик и Колька рассмеялись и повернули прочь.

В парке тихо, только листья шуршали. Шуршали, когда Коль­ка уходил в магазин купить закуски. Шуршали, когда Ленчик греб под себя листья, чтобы удобнее сидеть.