Лунатики

Теперь Кеплер подходил к делу серьезно: он проверял пропорции собственной модели Вселенной в соответствии с данными наблюдений. Поскольку планеты вращаются вокруг Солнца не по круговым, но имеющим форму овала орбитам (которые Первый Закон Кеплера, спустя несколько лет идентифицирует как эллипсы), расстояния от каждой планеты до Солнца изменяется в определенных пределах. Эти вариации (или же эксцентриситет) Кеплер учитывал, назначая для каждой планеты сферическую раковину достаточной толщины, чтобы разместить овальную орбиту между ее стенками (см. Выше изображения модели кеплеровской вселенной). Внутренняя стенка представляет минимальное расстояние от планеты до Солнца; внешняя стенка – максимальное расстояние. Сферы, как уже упоминалось, не рассматривались как физически реальные, но всего лишь как пределы пространства, назначенного для каждой орбиты. Толщина каждой раковины и интервалы между ними укладывались в соответствии с расчетами Коперника. Располагались ли они таким образом, чтобы пять тел можно было точно разместить между ними? В Предисловии Кеплер со всей верой заявил, что да. А теперь он обнаружил, что они поместиться не могут. Неплохое соответствие имелось для орбит Марса, Земли и Венеры, но вот для орбит Юпитера и Меркурия – уже нет. Проблему с Юпитером Кеплер отбросил вместе с разоруживающим примечанием, что "никто и не станет этому дивиться, учитывая громадное расстояние". Что же касается Меркурия, он честно прибег к обману[206]. Все это напоминало крокет из "Алисы в стране чудес", только мяч катали сквозь движущиеся небесные воротца.

В последующих главах Кеплер испытывает различные методики объяснения оставшихся несоответствий. Причина провала могла лежать либо в самой модели, либо в данных Коперника; так что автор, естественно, предпочел обвинить последнего.. Во-первых, он выявил, что Коперник поместил в центре Вселенной не совсем Солнце, но центр земной орбиты, "для того, чтобы избежать неприятностей и не путать уважаемых читателей, слишком сильно отходя от Птолемея". Кеплер предпринял попытку исправить это, надеясь тем самым получить побольше предпочтительного Lebensraum (жизненного пространства – нем.) для своих пяти совершенных тел. К сожалению, его математических знаний было еще не достаточно для этой проблемы, потому он и обратился за помощью к своему старому учителю, Маэстлину, который охотно согласился. Только новые данные Кеплеру никак не помогли; тем не менее, он одним заходом, и практически по недосмотру, сдвинул центр Солнечной системы именно туда, где тот и должен был находиться. Это было первым серьезным побочным продуктом этой призрачной гонки.

Его вторая попытка исправить несоответствие между своей мечтой и данными наблюдений касалась Луны. Следовало ли включать ее орбиту в толщину земной сферы или нет? Кеплер честно заявил своим дорогим читателям, что ему следует выбрать ту гипотезу, которая лучше всего соответствует его планам; ему необходимо всандалить Луну в земную раковину или же изгнать ее во внешний мрак, либо же позволить, чтобы орбита нашего вечного спутника болталась на полпути, вот только не имелось никаких априорных причин в пользу любого из этих решений. (Кеплеровские доказательства a priori

, в большей степени обнаруживались a posteriori

[207]). Только никакие подтасовки с Луной никак не помогали, в связи с чем юный Кеплер предпринял фронтальную атаку против данных Коперника. С восхитительным нахальством он объявил их настолько ненадежными, так что собственные результаты Кеплера были бы крайне подозрительными, если они совпадали с коперниковскими. Ненадежными были не только таблицы; сам Коперник был не только неточным в своих наблюдениях, о чем сообщал Ретикус (у которого Кеплер брал длинные, осуждающие цитаты); но ведь старый каноник еще и мухлевал:

Насколько по-человечески слабым был сам Коперник, принимая данные, которые, в определенных пределах, соответствовали его желаниям и служили его цели, внимательный читатель Коперника может проверить самостоятельно… Он отбирает наблюдения из Птолемея, Вальтера и других с тем, чтобы сделать свои расчеты полегче, и он не стесняется пренебречь часами или изменить время при наблюдениях, рано как и четвертыми долями углового градуса.

Через двадцать пять лет Кеплер сам с усмешкой прокомментирует свой первый выпад против Коперника:

После всего, мы же поприветствуем пацана трех лет, который решит сражаться с великаном.