Лунатики

К тому же существовало различие между "натуральным" и "насильственным" движением. Небесные тела перемещались по совершенным окружностям по причине их совершенной природы; натуральное перемещение четырех элементов на Земле осуществлялось вдоль прямых линий – земля и огонь двигались по вертикали; воздух и вода – по горизонтали. Насильственным движением было любое движение, отличное от натурального. Оба типа движений нуждались в движителях, духовных или материальных; но вот небесные тела не были способны к насильственному движению; в связи с этим, объекты на небе, такие как кометы, чье движение осуществлялось не по окружности, должны были помещаться в подлунной сфере – догма, которую подтверждал даже Галилео.

Каким образом можно объяснить то, что подобный взгляд на физический мир, столь фантастичный для современного ума, мог пережить даже изобретение пороха, время, когда пули и ядра летали, совершенно опровергая законы действующей тогда физики? Ответ частично содержится в вопросе: маленький ребенок, чей мир гораздо ближе к примитивным людям, чем мир современного ума, является нераскаявшимся аристотелианцем по причине того, что он придает бездушным объектам их собственное желание, волю, животную душу; мы и сами обращаемся к Аристотелю, когда ругаем непослушный прибор или капризничающий автомобиль. Аристотель отошел от абстрактно-математической обработки физических объектов к анимистическим взглядам, которые пробуждают более глубокие, фундаментальные отзывы ума. Вот только дни примитивной магии уже в прошлом; Аристотель – это высоколобая версия анимизма с квазинаучными концепциями типа "зародышевых потенциалов" и "степеней совершенства", импортированных из биологии, с крайне заумной терминологией и впечатляющим аппаратом по уничтожению логики. На самом деле физика Аристотеля – это псевдонаука, из которой за две тысячи лет не вышло ни единого изобретения, открытия или новой догадки; и они и не могли из нее появиться – и в этом тоже заключалась ее глубинная привлекательность. Она была статичной системой, описывающей статичный мир, в котором естественным состоянием было нахождение в покое или же перемещение для покоя в таком месте, которое было приписано им природой, если только вещи эти никто не толкал и не тащил; в подобной схеме вещей было идеальное оформление для окруженной стенами Вселенной с ее неизменной Цепью Бытия.

И все это было разработано до такой степени, что знаменитое Первое Доказательство бытия Божия Фомы Аквинского полностью основывалось на физике Аристотеля. Все движущееся нуждается в том, что его движет, но обратный путь не мог вести в бесконечность, тут должен был иметься некий предел, агент, который движет других без необходимости двигаться самому; вот этот неподвижный движитель и есть Бог. В последующем веке (1300-1349) Уильям Оккамский[108]

, величайший из схоластов-францисканцев, перемолол на фарш доктрины аристотелевской физики, на которых основывалось Первое Доказательство Фомы Аквинского. Но к этому времени схоластическая теология уже полностью пала под чарами учения Аристотеля – и в особой степени, по причине наиболее стерильных, педантичных, и в то же самое время двусмысленных элементов аристотелевской логики. Еще через столетие Эразм восклицает:

Они задушат меня под шестью сотнями догм; они назовут меня еретиком, и тем не менее – они слуги Глупости. Они окружены охраной из определений, заключений, выводов, явных и косвенных предложений. Те в еще большей степени инициируют пояснения того, может ли Бог принять субстанцию женщины, задницы, тыквы, и станет ли, если такое возможно, тыква творить чудеса или же быть распятой… Они всматриваются в совершеннейшую темноту, для которой никогда и нигде нет какого-либо бытия (

Morias Encognion, Базель, 1780).

Брак между Церковью и Стагиритом, который начался столь многообещающе, после всего превратился в мезальянс.

3. Сорняки

Прежде, чем мы покинем средневековую Вселенную, необходимо сказать несколько слов об астрологии, которая неоднократно еще будет появляться в последующих частях этой книги.