Лунные кружева, серебряные нити

Теперь мне видятся иные сны, более приземлённые. Я роняю глиняный горшок, рассыпающийся по полу мелкими черепками. Его чёрное, пригорелое содержимое разлетается во все стороны. Мать вздыхает и качает головой. Отец смеётся, утверждая, что не моё это дело — готовкой заниматься. Я знаю, что он прав, и смеюсь вместе с ним.

А вот какой-то сельский праздник. Я встаю на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть во-о-он того парня. Глаза у него зелёные-зелёные, как бархатный лист шалфея. И руки сами прижимаются к груди, чтобы не дать выпрыгнуть колотящемуся сердцу.

Поздний вечер. Я волнуюсь, глядя из окошка на улицу, где слышны голоса и смех. Меня никогда не зовут гулять, считая не от мира сего, мне остаётся только наблюдать за окружающим миром людей из окна. В прошлый раз меня ужасно расстроила хохочущая, с ниспадающими на лоб светлыми завитушками, девушка, наглым образом прижимающаяся к нему — я даже не спала всю ночь и едва не плакала от обиды. Сегодня этого не повторится. Иначе как же он узнает о моём существовании, если я всё время прячусь и избегаю его? Я одеваю невзрачное серое платье, воротник которого скрывает мою клеймёную шею, решительно расплетаю тёмную косу и выхожу за порог. Сама. Без приглашения.

— А мы уже уходим, — насмешливо осматривает меня с головы до ног та самая кудрявая девушка.

Вся компания гурьбой разворачивается, направляясь в сторону скверика. Красотка тянет за рукав зеленоглазого парня. Но он не реагирует, не обращает на неё совершенно никакого внимания. Я вижу, как он замирает на месте, и как, не отводя взгляда, смотрит на меня.

— Пойдём, — настойчиво повторяет девушка. — Она странная, посмотри — глаза светятся, жуть!

— Ведьмарка, — добавляет парень с рыжими вихрами и брезгливо отворачивается.

— Данияр, ты идёшь? — хмурит светлые брови девушка.

Он молча качает головой и остаётся.

— Мне кажется, я видел тебя раньше, — делает он шаг мне навстречу. Его голос, мягкий и глубокий, звучит для меня завораживающе — именно таким я его и представляла.

Я пожимаю плечами. Незачем говорить, что видел, и не единожды, незачем объяснять, что считаю дни до его приезда, чтобы издали на него посмотреть. А ведь могла бы и приворожить, но не стала. Воздействовать на чувства и волю других людей — очень плохая и низкая затея. К тому же, очень хочется, чтобы это был не наведённый мною мираж, а по-настоящему, как у всех людей бывает.

— Данияр, — протягивает он руку.

— Лада, — я несмело протягиваю свою.

— Такая холодная… Замёрзла?

Я молчу. Он снимает мундир и набрасывает мне на плечи. И мы сидим на лавочке у моего дома до самого рассвета, и болтаем обо всём на свете, и не можем наговориться.

А утром, ложась спать под недовольное ворчание матери, я чувствую себя по — настоящему человеком и по-настоящему счастливой. Я знаю, что теперь он будет приезжать только ко мне, только для меня, только ради меня. Но что мне написать Луноликой? Ведь она готовила меня к службе при дворе. Неужели я столько лет провела в Обители только для того, чтобы развлекать гаданиями знатных дам?

Я буду с Данияром, по — другому я не могу, по-другому моя жизнь не имеет смысла. Авось, всё само-собою образуется. Ведь одно другому не мешает, не так ли?

Моя Яшма. Вижу прекрасный сон, как несусь на лошади по высокой некошеной траве, ощущая необычайную лёгкость и восторг от свистящего в ушах тугого ветра. Приподнявшись в седле и оглядываясь, вижу спешащего за мной Данияра. Его Пепел пускается в галоп, нагоняя меня, я запрокидываю голову и смеюсь, подгоняя Яшму:

— Ну, давай же! Мы будем первыми!

А потом мы стоим над круто спускающимся к воде берегом и смотрим на бушующие под ногами волны, разбивающиеся солёными брызгами об острые прибрежные камни. И он прижимает меня к себе сильно-сильно, так, что становится трудно дышать, и прячет лицо в мои растрёпанные ветром волосы.

Вижу нашу кухоньку в Белобреге. Сидя на широком подоконнике и подтягивая связанные мамой колючие носки, я рисую пальцем на причудливо раскрашенном морозном окне. Ну надо же, такую снежную морозную зиму даже из старожилов мало кто помнит! И море у самого берега сковано льдом. Но всё это там, за окном. В очаге весело потрескивают дрова, над огнём булькает котёл. И в этот раз в нём никакое не зелье. Я, кажется, научилась готовить. Теперь не придётся ждать возвращения Данияра и приготовленного им ужина, перебиваясь пока чаем с пряниками.

Всё та же картина: в очаге догорают дрова, я снимаю с огня цыплёнка, поджигая попутно край полотенца. Только за окном уже лето, а значит, можно распахнуть окошко и проветрить. Хорошо, что сегодня у меня не будет посетительниц — не зря я устроила день отдыха. Вот сейчас начирикаю Данияру записку и отправлюсь в Старброд, к Белаве. Он, конечно, обидится, что не предупредила и уехала без него, но я всё объясню по возвращении, когда буду во всём уверена.

Выглянув в окно и заметив заказанный мною экипаж, я хватаю собранную заранее сумку, плащ на случай дождя, запираю дверь, пряча кованый с завитушками ключ под коврик, и бегу вниз по скрипучей лестнице, перепрыгивая через ступени.