Лунные кружева, серебряные нити

Судя по мёртвой тишине в доме, я поняла, что Эйва спит, хотя время уже перевалило за полдень. Выложив продукты на кухонный стол, я отправилась распрягать мула.

Обед снова пришлось готовить мне, как и мыть грязную посуду. Но ничего, хорошо, когда есть чем заняться и некогда думать, а Эйва пусть отдыхает — успеет еще нахлопотаться.

Ближе к вечеру к нам заглянула посетительница — дородная пани средних лет, с выглядывающими из-под шляпки завитыми прядками и в наброшенной на круглые плечи меховой пелерине.

Заспанная Эйва беседовала с ней недолго, объясняя, что для некоего ритуала требуется растущая луна. Но и этого времени мне вполне хватило, чтобы принарядиться, расчесать волосы и одеть на большой палец левой руки сапфировый перстень.

— И я с вами! — выглянула я на крыльцо, когда дамочка уже усаживалась в коляску.

Пани удивлённо оглянулась, не успев поставить на приступку вторую ногу.

— Мне в город нужно, подвезёте? — не отставала я.

— Прыгай, — ответил вместо неё пожилой извозчик.

Всю дорогу ехали молча, дамочка пристально рассматривала меня, а я — мелькающие по краям дороги кусты. Подъезжая к городу, она осмелела и решилась со мной заговорить:

— А вы, простите, случайно не ученица Эйвы?

— Можно и так сказать.

— Значит, и гадать умеете? И привораживать? А сколько берёте?

— Ой, я ещё ничего не умею, — решила я схитрить, чтобы не отнимать у Эйвы её хлеб. — Я ведь только учусь.

— А-а-а, — разочарованно протянула она. — Жаль. А вам куда ехать-то?

— К рынку, если можно. Буду очень благодарна.

— За травами и снадобьями?

— Почти.

До рынка меня подбросили, да там и оставили. Только здесь уже никого не обнаружилось, и близлежащие лавки тоже пустовали. Немного поплутав по улицам и расспрашивая местный люд, я добралась до ювелирной лавки старого Рысика. Но и она, к моему разочарованию, оказалась запертой.

— Эй, сдаёшь что? — услышала я доносящийся из тёмного угла голос и обернулась.

В тени стояла молодая женщина с повязанным поверх цветастого платья платком и усердно пыхтела трубкой.

— Вы — мне?

— Тебе-тебе, красавица. Сдаёшь — куплю, ищешь — продам.

Я шагнула в полумрак двора:

— Колечко хотела продать.

— Ну-ка, — она взяла мою ладонь и склонилась над ней. — Даю золотой.

— Вы что, сбрендили? Это же сапфир!

— Два золотых.

— Да ну вас, — я развернулась и зашагала прочь.

Внезапно моё тело сковала сильная слабость, голова закружилась, ноги стали ватными, и срочно захотелось прилечь на близлежащую скамеечку. Заподозрив неладное, я обернулась.

Женщина, не переставая дымить трубкой, пристально смотрела мне вслед.

— Ах, так! — возмутилась я. — Играем, значит, не по правилам! — и направилась к ней, мысленно отражая негативное воздействие и направляя его в противоположную сторону.

Женщина вытаращила большие тёмные глаза, хватаясь за спрятанную под монистами пышную грудь:

— Ты чья? — удивлённо спросила она.

— Я — своя. А ты — чья? — я рассердилась не на шутку.

— Я — Кирусова. Нельзя быть ничьей. Пойдём к Кирусу, он и тебя возьмёт, ты — сильная!

— Слушай, не дури мне голову! Просто покажи, где тут ломбард или ювелирная лавка, и на этом мирно расстанемся!

— Тогда тебе нужно в наш квартал, Бодынец. Это в сторону порта. Я провожу.

— Спасибо, обойдусь, — я развернулась и направилась прочь.

— Эй, постой! Не обойдёшься! Я знаю место, где твой перстень оценят по достоинству, честное бодынецкое, — она провела ребром ладони по горлу и подняла её вверх, — мамой клянусь. К тому же, со мной тебе безопаснее, я знаю, что говорю.

— Ладно, убедила. Показывай дорогу, только чтоб без фокусов!

Чем дальше мы уходили от центра города, тем улочки становились уже и грязнее, люди — оборваннее, собаки — злее и худее, дома — обшарпаннее. Я уж раздумывала, не повернуть ли обратно, пока не поздно, как женщина, остановившись у потемневшего от дождей трактира, заявила:

— Пришли. Жди здесь, — и скрылась за тяжёлой покосившейся дверью.

Вскоре на широком деревянном крыльце показался коренастый мужчина с чёрной бородой и усами. Разделённые пробором волосы казались чересчур гладкими и блестящими, словно измазанные какой-то дрянью. На нём была алая рубаха, подпоясанная золотым поясом, замшевый жилет и начищенные до блеска сапоги.

— Подойди, не бойся, — его голос, мягкий и вкрадчивый, совершенно не вязался с внешним видом.

Я смело шагнула на крыльцо. Из-за спины незнакомца, лукаво поблёскивая чёрными бусинами глаз, выглядывала моя провожатая.

— Так ты — ничья? — хитро прищурился мужчина, пристально рассматривая меня.

— Перстень брать будете? — нетерпеливо перебила я.

— Молодость горячая, выдержки тебе не достаёт…

— Да-да, так что насчёт перстня? — мне хотелось покинуть этот квартал до наступления темноты. Я протянула ладонь вперёд, подставляя камень под лучи заходящего солнца.

— Хорош, ох, хорош! — заулыбался мужчина, обнажая золотые зубы. — Ловкая девица, ручки золотые. Сколько просишь?

— Двадцать золотых.

— Это слишком. За двадцать золотых коня купить можно. Хорошего. Даю восемь.

— Шутите? Девятнадцать.

— Вот плутовка. Десять и точка.

— Мало. Восемнадцать давай.

— Ишь! Дам двенадцать за красивые глаза.