Лунный камень

Вспоминая теперь объ этомъ дв подъ впечатлніемъ дальнйшихъ событій, я почта готовъ врить, что проклятый алмазъ набросалъ какое-то мрачное уныніе на все общество. Напрасно подчивалъ явсхъ виномъ и въ качеств привилегированнаго лица ходилъ вслдъ за самими кушаньями, конфиденціально нашептывая гостямъ: «Сдлайте малость, поприневольтесь немного и отвдайте этого блюда; я увренъ, что оно вамъ понравится.» Правда, что девять разъ изъ десяти гости соглашались на мою просьбу, изъ снисхожденія къ старому оригиналу Бетереджу, какъ они говорили, но все было тщетно. Разговоръ не клеился, и иногда наступало такое продолжительное молчаніе, что мн самому становилось неловко. Когда же прекращалась эта томительная тишина, то присутствовавшіе, въ простот сердечной, заводили, будто нарочно, самые несообразные и нелпые разговоры. Напримръ, вашъ докторъ мистеръ Канди боле обыкновеннаго говорилъ невпопадъ. Вотъ вамъ обращикъ его разговора, изъ котораго вамъ легко будетъ понять, каково мн было выносить все это, стоя за буфетомъ и прислуживая въ качеств человка, дорожившаго успхомъ праздника.

Въ числ присутствовавшихъ дамъ была одна достопочтенная мистрисъ Тредгаль, вдова профессора того же имени. Постоянно говоря о своемъ покойномъ супруг, эта достойная леди никогда не предупреждала незнакомыхъ ей лицъ, что мужъ ея уже умеръ, вроятно, въ той мысли, что всякій взрослый Англичанинъ долженъ былъ и самъ знать это. Случилось, что во время одной изъ наступившихъ паузъ кто-то завелъ сухой и неприличный разговоръ объ анатоміи человческаго тла; этого достаточно было, чтобы мистрисъ Тредгаль тотчасъ же впутала въ разговоръ своего покойнаго супруга, по обыкновенію не упомянувъ о томъ, что онъ умеръ. По ея словамъ, анатомія была любимымъ занятіемъ профессора въ его досужіе часы. Тутъ мистеръ Канди, какъ будто на зло сидвшій насупротивъ почтенной леди и не имвшій никакого понятія о покойномъ профессор, поймалъ ее на слов, и какъ человкъ изысканной вжливости, поспшилъ предложить профессору свои услуга, по части анатомическихъ увеселеній.

— Въ хирургической академіи получено въ послднее время нсколько замчательныхъ скелетовъ, говорилъ чрезъ столъ мистеръ Канди громкимъ и веселымъ голосомъ. — Совтую вашему супругу, сударыня, придти туда въ первый свободный часъ, чтобы полюбоваться ими.

Въ комнат было такъ тихо, что можно бы услыхать паденіе булавки. Все общество (изъ уваженія къ памяти профессора) безмолвствовало. Я въ это время находился позади мистрисъ Тредгаль, конфиденціально подчуя ее рейнвейномъ. А она, поникнувъ головой, чуть слышно проговорила:

— Моего возлюбленнаго супруга уже нтъ боле на свт.

Несчастный мистеръ Канди не слыхалъ ничего, и не подозрвая истины, продолжилъ говорить чрезъ столъ громче и любезне чмъ когда-либо.

— Профессору, быть-можетъ, неизвстно, сказалъ онъ, — что карточка члена академіи способна доставить ему свободный входъ туда во вс дни недли, кром воскресенья, отъ девяти часовъ утра и до четырехъ часовъ пополудни.

Мистрисъ Тредгаль уныло уткнулась въ свое жабо, и еще глуше повторила торжественныя слова:

— Мой возлюбленный супругъ уже боле не существуетъ.

Я изъ всхъ силъ подмигивалъ чрезъ столъ мистеру Канди, миссъ Рахиль толкала его подъ руку, а миледи бросала ему невыразимые взгляды. Но все было напрасно! Онъ продолжилъ говорить съ такимъ добродушіемъ, что не было никакой возможности остановить его.

— Мн будетъ очень пріятно, сударыня, продолжалъ онъ, — послать свою карточку профессору, если только вы соблаговолите сообщить мн его настоящій адресъ.

— Его настоящій адресъ, сэръ, въ могил,

отвчала мистрисъ Тредгаль, внезапно теряя терпніе и приходя въ такую ярость, что рюмки и стаканы неистово зазвенли отъ ея громоваго возгласа. — Уже десять лтъ, какъ профессоръ въ могил! повторила она.

— О, Боже праведный! воскликнулъ мистеръ Канди.

Исключая «трещотокъ», разразившихся громкимъ смхомъ, остальное общество до того пріуныло, что казалось, вс готовилась убраться вслдъ за профессоромъ и вмст съ намъ взывать изъ глубины своихъ могилъ.

Но довольно о мистер Канди; прочіе гости были, каждый по-своему, столько же невыносимы, какъ и самъ докторъ. Когда слдовало говорить, они молчали, а если и говорили, то совершенно невпопадъ. Мистеръ Годфрей, обыкновенно столь краснорчивый въ публик, теперь ршительно не хотлъ поддерживать разговоръ. Былъ ли онъ сердитъ или сконфуженъ, вслдствіе испытаннаго имъ пораженія въ цвтник, не знаю наврное, только онъ ограничивался тихою бесдой съ сидвшею возл него леди. Особа эта была членомъ его благотворительнаго комитета, отличалась высокими нравственными убжденіями, красивою обнаженною шеей и необыкновеннымъ пристрастіемъ къ шампанскому, — разумется, крпкому и въ большомъ количеств.