Майор Вихрь

Вскоре после этого Канарис был устранен. Теперь положение в стране, истинное положение, — всеобщее глухое недовольство, усталость, пессимизм, крах веры в национал-социализм, незыблемой еще три года тому назад, — знал только один человек — маленький учитель словесности, в пенсне и с красивыми маленькими руками, которые он то и дело потирал, будто мерз. Этим человеком был Генрих Гиммлер, один из ветеранов партии, ближайшее доверенное лицо фюрера. Как никто иной, он совершенно отчетливо понимал, что рейх катится в пропасть. Поэтому Гиммлер не только выжидал, внимательно наблюдая за всеми перипетиями генеральского антигитлеровского заговора, но и пытался предпринять свои шаги по установлению контактов с определенными кругами Запада — через шестой отдел имперского управления безопасности. Этот отдел СС занимался вопросами политической разведки. Гиммлер достаточно точно знал о том торге, который шел в Берне между представителями группы Гердлера и Даллесом. До тех пор, пока в число заговорщиков не вошел однорукий герой африканской битвы полковник Штауффенберг, Гиммлер спокойно ждал. И не только ждал, но и предпринимал свои шаги, ни в коем случае не повторявшие шаги генералов. Он подтверждал — косвенно, конечно, — их деятельность, направленную на установление контактов с Даллесом, потому что знал: генералы в разговорах с людьми Даллеса говорили о Гиммлере как о единственной фигуре, которая может быть реальным помощником и покровителем переворота. Так, во всяком случае, Гиммлера информировал его агент доктор Лангбен, связанный с генеральской оппозицией. А Лангбену Гиммлер имел все основания доверять: агент прошел многие годы проверки. Он был верным человеком. Косвенное подтверждение, аванс силе генеральской оппозиции (естественно, после того, как Гиммлер точно уяснил для себя, что именно он, а не кто другой выдвигается генералами как фигура, способная удержать Германию после переворота в повиновении и сопротивлении большевизму) выдал в Стокгольме личный представитель Гиммлера доктор Керстен. Приехав в Стокгольм осенью сорок третьего года, доктор Керстен вошел в контакт с американским дипломатом, представившимся как Абрахам Хьюит. После нескольких дней взаимного зондажа Хьюит сказал Керстену, что он согласен помогать в установлении контактов между Гиммлером и определенными лицами в Соединенных Штатах на следующих условиях: роспуск нацистской партии и СС, проведение свободных выборов в Германии, эвакуация всех оккупированных территорий, наказание военных преступников, контроль над военной промышленностью рейха.

Керстен передал все это рейхсфюреру СС. Тот запросил: каковы будут гарантии в отношении его, Гиммлера? Будут ли сохранены его права — не рейхсфюрера СС и ветерана партии, но просто человека по фамилии Гиммлер.

Хьюит выжидал, Гиммлер торопил. В Стокгольм вылетел начальник политической разведки СС Шелленберг. Он принял на себя ведение переговоров с Хьюитом. Гиммлер, получая каждый день шифровки от Шелленберга, метался по фронтам, по ночам пил, чтобы забыться, много ходил пешком — его всегда раздражала аристократическая манера Канариса каждое утро совершать верховые прогулки, перечитывал Гете, потом вдруг выключался и сидел, глядя в одну точку, а в голове было пусто-пусто, и только метались какие-то тягучие обрывки слов, чаще всего суффиксы или глагольные окончания.

В конце концов он принял все предложения американцев, кроме одного: он не соглашался с пунктом, который предусматривал суд над военными преступниками.

— Есть только одна форма преступности, — говорил он, — это уголовная преступность. Война — это продолжение политики иными средствами. Политика нельзя судить так же, как карать заключением проигравшего шахматиста.

Согласие Гиммлера на все эти условия подтверждало состояние краха и разброда в гитлеровском партийном руководстве, во-первых; серьезность генеральской оппозиции, во-вторых; наличие фигуры Гиммлера, который поможет осуществить переворот, в-третьих, если он принимает такие условия, которые даже «консервативный революционер» Канарис не считал возможным принять во время бесед с американскими разведчиками в Стамбуле.

Естественно, все эти переговоры с Западом велись Гиммлером как «прощупывание» врага; узнай об этом фюрер — Гиммлер сумел бы его убедить, что все это не что иное, как обычная в политической разведке игра с заклятым врагом.

Но при этом Гиммлер несколько раз на встречах у Гитлера очень внимательно смотрел в глаза тем генералам, антигитлеровские беседы которых он прослушивал в магнитофонной записи у себя в кабинете. Один генерал, в голубые, чуть навыкате глаза которого он смотрел, мялся, краснел, бледнел, а потом вымученно улыбнулся. Гиммлер закрыл глаза, чуть кивнул головой и тоже улыбнулся. После этого Гиммлер получил сведения, что посредник Запада банкир Валленберг говорил идеологу путча Гердлеру:

— Только не трогайте Гиммлера! Он не помешает вам, если все дело направлено против Гитлера.