Майор Вихрь

— Как фамилия лесника Канариса, вы не помните?

— Которого?

— Того, что устраивал ему охоту на лис с флажками. Эта сволочь даже охотился по-английски — с флажками. А его подлипала-лесник привозил ему одну лису в готовый загон, и ваш вшивый моряк загонял несчастное, запуганное животное... Какое зверство и лицемерие!.. Ну, это уже эмоции. Хорошо, вы свободны, полковник. Прошу вас никуда не отлучаться из вашего кабинета: можете мне понадобиться каждую минуту.

— Я к вашим услугам. Последняя просьба.

— Да.

— Наша с вами операция по работе с русской разведчицей подвинулась весьма далеко. Мне хотелось бы просить вас подключить сотрудника гестапо. Сейчас тот период, когда я без непосредственной помощи гестапо ничего не смогу сделать.

Шеф гестапо спрятал листки, исписанные Бергом, в сейф, вернулся к столу и сказал:

— Я тщательно подумаю над вашими словами.

А в это время, когда по Германии прокатывались волны «патриотических» демонстраций, пока мимо гаулейтеров и партийных бонз маршировали старики и юноши, вооруженные автоматами, пока проходили колонны Трудового фронта с лопатами и топорами на плечах, когда толпы фанатиков вопили «Хайль Гитлер!», — именно в это время происходило очередное заседание Европейской консультативной комиссии, и советский делегат Гусев зачитывал согласованное коммюнике о границах оккупационных зон Германии, об условиях безоговорочной капитуляции и о том, что Германией будет управлять Контрольный совет, составленный из командующих оккупационными армиями.

Жизнь на волоске

Перед тем как Вихрь ушел на экспроприацию, он просидел с полчаса вместе с Колей: тот докладывал о ходе наружного наблюдения за фон Штирлицем.

— Мы его водим, когда только можно. Если на машине, не очень-то за ним походишь. Правда, номер я знаю: ребята из группы разведки польского подполья два раза засекли его возле Вавеля и один раз возле костела Божьей матери. Он ходил с каким-то гадом и разглядывал иконы, фрески и орган.

— Хороший там орган?

— По-моему, грандиозный. Когда они играют Баха во время мессы, кожа цепенеет, вроде как к черту прикоснулся.

— О боге говоришь, а черта поминаешь.

— Так я ж марксист, — улыбнулся Коля, — явление — суть единство противоположностей.

— Колюня, время. Что с этим подонком Штирлицем?

— Вчера ночью он один гулял по Плантам. Потом сидел в ресторане гостиницы.

— А ты?

— Пролез.

— И что?

— Он жрал этот свой немецкий «айсбайн» — сало текло в тарелку. Свиная ножка — объедение... Пил много.

— Кто к нему подходил?

— Парочка девочек из «Люфтваффе».

— А он?

— Что он?

— Ну, реагировал как?

— Никак. Одну по щеке потрепал. У него глаза, между прочим, красивые, как у собаки.

— Почему ты считаешь, что у собак красивые глаза?

— Так мама говорит.

— Слушай, мне как-то все неловко было тебя спросить: у тебя отца вообще не было, что ль?

Коля чуть улыбнулся:

— Так вроде не бывает. Я, когда маленьким был, спросил маму. Она мне ответила: «Твой отец — один из самых прекрасных людей, когда-либо живших на земле. Мы потеряли друг друга в революцию. Нас разметало. Люби его, как меня, и постарайся больше никогда не спрашивать меня о нем. Потому что мне очень больно». Вот и все.

— Она так одна и осталась?

— Да. Ей всего сорок исполнилось. Мне ребята говорили в университете: «Ничего у тебя подруга». Как воскресенье — на корты. Теннис до седьмого пота. Потом она меня знаешь как заставляла: сама на велосипеде, а меня гоняла бегом.

Вихрь снова взглянул на часы, потер виски и сказал, сдерживая нервную зевоту:

— Эсэсмана этого, я думаю, лучше все-таки убрать.

— Ты же говорил: воровать.

— Мы с ним тут замучаемся. Подумай сам: куда его сразу деть? К партизанам? И так людей не хватает, а тут этого типа сторожи. Накладно. И потом, как бы нам с этим гусем главную операцию под удар не поставить. Если его взять, шум подымут знаешь какой? А так — ты ж сам говоришь — он по ночам без охраны шляется. Надо будет только имитировать ограбление, тогда все спокойней будет.

Вихрь шел по точной цепочке логического размышления. По формальной логике он был абсолютно прав. Но всякое логическое построение корректируется теми или иными жизненными условиями. В Генеральном штабе РККА решили, что единственная связь, которая, возможно, понадобится Максиму Максимовичу Исаеву — фон Штирлицу в решении поставленных перед ним в Кракове задач по уяснению всех опытов, проводимых Вернером фон Брауном в Польше, может быть внедрившаяся группа «Вихрь». Поэтому, услышь сейчас в Москве разговор Вихря со своим заместителем по разведработе, у многих военачальников прорезалась бы преждевременная седина, а то, может, и инфаркты свалили. А о том, что могло быть с Сашенькой Гаврилиной, матерью Коли и женой Исаева, — об этом и думать нельзя было, ибо есть такие понятия и ситуации, перед которыми слово бессильно.

— Ну, пока, — сказал Вихрь, — мы двинулись. Надо бы нашего немца валерьянкой напоить, у него руки играют, как у склеротика.

— Счастливо, — сказал Коля и постучал костяшками пальцев по дереву.

— Помогает?

— Верить надо — поможет. Это как гомеопатия. Счастливо тебе, Вихрь.